Разбирательства? Не будет никакого разбирательства. Кого бы это им судить? Они не собираются судить Джима Хатчингса, ведь ясно, что ее светлость высказалась против этого. К тому же у них недостаточно улик, чтобы его осудить, иначе они бы уже это сделали, что бы там не говорила ее светлость, заявил Джон Питтэвей еще более бескомпромиссно.
Уильям Ропер был очень разозлен. Такого нельзя было вынести. На самом деле, если Джон Питтэвей был прав, и никакого разбирательства не будет, то как же его драматичное и впечатляющее выступление на нем? В таком случае ему лучше рассказать об этом здесь и сейчас.
А кто говорил, будто они собираются судить Джима Хатчингса? Я никогда этого не говорил, прорычал Ропер. Были и другие люди, которые побывали в замке той ночью, кроме Джима Хатчингса и той таинственной женщины, о которой писали газеты.
А тебе-то откуда это знать? поинтересовался Джон Питтэвей с весьма резким недоверием в голосе.
Я знаю, потому что сам видал их, ответил Уильям Ропер.
И кого же ты видел? снова спросил Джон Питтэвей.
И тут вся история, которую Ропер рассказал мистеру Флексену, вырвалась из его переполненной эмоциями груди, история, обросшая преувеличениями, естественными из-за того, что прошло какое-то время с тех пор, как он рассказывал ее впервые. Столь же естественно в ходе последовавшего обсуждения Ропер рассказал и историю о злосчастном поцелуе в Восточном лесу, и хозяин гостиницы посчитал это причиной ссоры между лордом Лаудуотером и полковником Греем в Беллингхэме. Уильям Ропер поддержал его точку зрения, выдав приукрашенный рассказ о разговоре, в котором он сообщил лорду Лаудуотеру о том поцелуе.
Это и вправду был его час славы, хоть и не такой, какую он себе воображал после своего выступления на судебном разбирательстве не настолько публичной, но все же славы.
Этой ночью он покинул «Быка перед воротами» только с закрытием, и по всеобщему мнению присутствовавших, человеком, чье свидетельство могло привести к повешению четырех человек, главным человеком в деревне.
Но ничего нельзы было поделать. Сплетни должны были утихнуть сами собой. Мистер Флексен не думал, что они попадут в местные или лондонские газеты. Тем не менее, он осознавал опасность того, что на полицию может быть оказано внезапное сильное давление, и он может быть вынужден предпринять опрометчивые меры, начав судебный процесс, который причинит леди Лаудуотер очень большой вред, и все же закончится провалом, а расследование загадки не сдвинется с мертвой точки. Единственным положительным моментом в этом деле было то, что, казалось, у лорда Лаудуотера не было ни одного друга, который счел бы своей обязанностью добиться, чтобы он был отомщен. До тех пор, пока отмщение было делом каждого, это дело не касалось никого в особенности.
Элизабет Твитчер была обеспокоена не меньше мистера Флексена. Она понимала, что Оливия должна знать о том, что говорят, что она может предпринять меры и встретить опасность лицом к лицу. Она посоветовалась с Джеймсом Хатчингсом, который не мог не почувствовать облегчения из-за того, что от него было отвлечено подозрение, и он согласился, что Оливия должна сейчас же узнать об этих сплетнях. Но сообщить ей это было крайне неприятной задачей, и у Элизабет не хватало духу это сделать.
Тогда Джеймсу Хатчингсу пришла в голову удачная мысль, и он предложил:
Послушай-ка, пусть мистер Мэнли это сделает. Он секретарь ее светлости, и он очень хорошо справляется с подобными вещами. Он деликатный молодой человек.
Было бы счастьем, если бы он это сделал, со вздохом сказала Элизабет, а затем добавила: Ты говоришь о нем не так, как раньше.
Да. Я ошибался на его счет, так же, как и на счет некоторых других людей, ответил Джеймс Хатчингс с достаточно пристыженным видом. Он очень хорошо повел себя, увидев меня здесь той ночью, когда был убит хозяин ничего не сказал об этом полиции. И еще он очень любезно поздравил меня с возвращением в качестве дворецкого перед мистером Флексеном.
Он справится с этим лучше меня, заметила Элизабет.
Тогда я поговорю с ним об этом, заключил Джеймс Хатчингс.
Он остановился, чтобы поцеловать Элизабет, а затем отправился на поиски мистера Мэнли. От Холлоуэя он узнал, что тот вернулся минутами двадцатью ранее и был в своей гостиной. Хатчингс вошел к нему и обнаружил, что мистер Мэнли просматривает рукопись собственной пьесы.
С вашего позволения, сэр, я подумал, мне будет лучше прийти и рассказать вам. В деревне говорят о том, что полковник Грей поцеловал ее светлость в Восточном лесу вечером в день гибели его светлости, его светлость узнал об этом и поссорился с полковником Греем, а затем с ее светлостью, и поэтому они с полковником Греем убили его светлость, доложил Джеймс Хатчингс.
Я кое-что слышал об этом, нахмурился мистер Мэнли и зажег спичку. Кто распустил эту абсурдную сплетню?
Уильям Ропер, один из помощников егеря, сэр.
Уильям Ропер? А, знаю, молодой человек с лицом как у хорька.
Да, сэр. И мы порешили, что ее светлость должна об этом узнать, так она сразу сможет положить этому конец,