Ничего не происходило долгое время как по мне, минут двадцать, а потом из-за правого угла замковой стены вышла женщина, прошла вдоль этой стены и вошла в окно библиотеки. Сначала я подумал, что это миссис Карратерс или одна из служанок для ее светлости эта женщина была слишком высокой, но это были не они.
Вы совершенно в этом уверены? спросил мистер Флексен.
Уверен, сэр. Я бы узнал, если б это был кто-то из них. Кроме того, она была вся вроде как закутана. Никак лица не разглядеть.
Она заколебалась, перед тем как войти через окно библиотеки? спросил мистер Флексен.
Насколько я подметил, нет. Казалось, она прямиком вошла туда.
Как будто для нее было привычно заходить в замок таким образом? подчеркнул мистер Флексен.
Уильям Ропер почесал голову. Затем он осторожно ответил:
Казалось, она хорошо знает этот способ войти в замок, сэр.
А как она была одета?
Она была не в черном. Цвет одежды был не такой темный, как черный, но все-таки темный. Возможно, серый, а может и нет. Может, это был синий или коричневый. Видите ли, сэр, луна хоть и не была за облаками, а все ж за замком. И я не видал ее
ваше свидетельство, чтобы его никак нельзя было опровергнуть. Вы понимаете?
На мгновение Уильям Ропер показался разочарованным. Он надеялся прославиться в этот самый день. Но он осознал свое огромное значение в этом деле, и его лицо прояснилось.
Понимаю, сэр, сказал он с мрачной серьезностью.
Ни слова, еще более внушительно заключил мистер Флексен.
Глава VIII
Но сегодня она не отправлялась на встречу с ним в более приподнятом настроении из-за того, что эта преграда рухнула. Она шла небыстро, более тяжелым, медлительным шагом. Ее глаза были опущены, а ее лоб отметила тревожная, задумчивая мрачность.
При виде полковника Грея, который ожидал ее у двери павильона, морщинки от ее лбу разгладились, и она ускорила шаг. Когда дверь закрылась за ними, он заключил ее в объятия и поцеловал. Для новоявленной вдовы было еще рано принимать поцелуи, но она не протестовала. Она не чувствовала себя вдовой; она снова чувствовала себя свободной женщиной. Стоило даже опасаться, что ее губы ответили на его поцелуй.
Энтони тоже изменился. Он был более бледен и почти изможден. Без сомнения, он был рад ее приходу, и, несомненно, радость эта была больше, чем накануне. Но на этот раз радость смешивалась с каким-то другим тревожным чувством. То и дело он смотрел на нее другими глазами глазами, из которых вдруг исчезла радость, почти испуганными глазами, в которых отражался вопрос, который нельзя было задать. Она почти отвела взгляд от его глаз, а когда заглянула в них, то в ее глазах был тот же вопрос.
Но они были слишком влюблены друг в друга, чтобы какая-то эмоция заглушала это чувство надолго. В этот момент, от ощущения радости быть рядом, смотреть друг на друга, касаться друг друга, страхи и невысказанный вопрос покинули их.
В павильоне не было ничего грубого ни внутри, ни снаружи. Он был выполнен из белого мрамора, привезенного из Каррары для пятого барона Лаудуотера в конце восемнадцатого века; а прихоть убитого мужа Оливии заставила его заменить оригинальную, изысканную, тяжелую мебель более удобным широким диваном, двумя не менее удобными креслами с подлокотниками, красным лакированным столиком и дюжиной подушек. Он повесил на каждую стену картину с танцовщицами Дега . Поскольку диванное покрытие и подушки были с китайской шелковой вышивкой, интерьер казался неким странным сочетанием восточного и французского стиля.
Энтони немного сомневался, что Оливия придет. И все же он полагал, что в час горя она непременно придет к нему, так как знал простую откровенность ее характера. Поэтому он не стал рисковать: отправился в Хай-Уиком, купил продукты в скромных продовольственных магазинчиках и собрал корзинку с ланчем.
Оливия собиралась вернуться на обед в замок, однако Грей убедил ее остаться. Ей не потребовалось долгих уговоров: она чувствовала, что каждый час драгоценен и что рискованно терять хотя бы один из этих часов; ее терзало предчувствие, что они с Энтони не смогут долго быть вместе. Судя по всему, подобное предчувствие тяготило и его. Временами они, казалось, почти лихорадочно стремились выжать до последней капли сладость из стремительно утекающих минут.
После обеда Оливии снова вспомнилось, что она должна вернуться в замок, что она может там понадобиться, что ее хватились; но это не повлияло на нее. Она не могла вырваться. Она слишком долго отказывала себе в радости, и это чувство было опьяняющим.
Пошел уже шестой час, когда Оливия покинула павильон. Она шла быстро, свойственной ей легкой, покачивающейся походкой, направляясь обратно в замок, будто во сне, ее тревоги и страхи на время были забыты. По пути в свои комнаты Оливия никого не встретила. Она быстро сняла
шляпку и позвонила, чтобы ей подали чай. Элизабет Твитчер принесла чай, и от нее Оливия узнала, что только мистер Мэнли спрашивал о ней. Она поняла, что все-таки, благодаря своему умершему мужу, она была в замке совсем неприметным человеком. Никто не привык советоваться с ней по каким-либо вопросам. И она была рада этому. На данный момент всем, чего она желала, была свобода действий, свобода быть с Энтони; и тот факт, что управление замком плавно перешло в умелые руки миссис Карратерс и мистера Мэнли, предоставил ей эту свободу.