РЕПОРТЕР
Но чем пристальнее наблюдал Ленин за таинственным незнакомцем, тем больше терялся в догадках. Однажды не вытерпел и спросил:
Извините, товарищ, что это вы там все время строчите?
Информацию пишу в газету. Репортер я, Владимир Ильич, из «Правды».
Репортер?! А я думал совсем другое, дружелюбно заулыбался Ленин. И, признаться, тоже хотел строчить жалобу на вашу светлость. Но как к сослуживцу, у меня к вам претензий пока нет. Только очень прошу, будьте всегда точны и аккуратны. В нашем деле иначе нельзя.
Буду стараться, Владимир Ильич.
И в газете действительно печатались заметки без лишних слов, без всякой отсебятины о выступлении Ленина перед ткачихами Трехгорки, о его поездке в подмосковную деревню, где, пофыркивая синим дымком, переворачивал первые пласты чернозема первый в России трактор, о беседе с комсомольцами железнодорожного депо
Но
однажды все-таки произошла осечка.
Выступил как-то Ленин на одном важном собрании, а к нему в самом конце вдруг подходит репортер и спрашивает:
Владимир Ильич, повторите, пожалуйста, в двух словах, о чем говорили вы здесь сегодня?
То есть как это о чем? А вы где же были, коллега?
Я опоздал
Не понимаю
Опоздал, говорю. Трамваи не идут, току нет по всей линии.
А как же вы? Способом пешего передвижения, стало быть?
Стало быть, так. Сначала быстро шагал, потом уморился и вот
Ленин внимательно поглядел на смущенного репортера и тут впервые заметил: он не то что «не молодой не старый», а именно старый, совсем-совсем старый, совершенно седой человек.
И все-таки опаздывать не годится.
Репортер не мог сразу и в толк взять, шутит Ленин или говорит серьезно.
Но Владимир Ильич не шутил. Он еще раз поглядел на репортера и сказал без всякой тени иронии:
А теперь отойдем в сторонку, запишем, о чем разговор у нас был с рабочими.
Они уединились в конторке начавшего быстро пустеть цеха и вышли оттуда не скоро.
Вечерняя смена уже давно заступила, в пролетах снова стало шумно и дымно, а Ленин и репортер все разговаривали. Вернее, говорил один, второй быстро писал, едва успевая перевертывать листки блокнота.
Когда Ленин кончил диктовать, кончилась и записная книжка репортера.
Вот жалко, сказал Ильич, всего одной-единственной странички не хватило, а у меня с собой, как на грех, ни листочка!
Владимир Ильич, диктуйте, я запомню, а в редакции все запишу слово в слово, попросил репортер.
Нет, нужна бумага, в нашем деле без бумаги нельзя, улыбнулся Ленин.
Тут дверь конторки тихонечко отворилась, вошел начальник цеха, нерешительно протянул репортеру пропитанный маслом клочок зеленой, мелко линованной бумаги видно, бланк для наряда.
Нет, нет, это мне, остановил его Ленин.
Ильич резким движением пододвинул к себе табурет, сел за крохотный шаткий столик начальника цеха, размашисто написал на зеленом листке несколько слов, протянул записку репортеру:
С этим завтра же зайдите в Совнарком, к управляющему делами. Я бы сам вас отвез, но тороплюсь в другое место. Извините, что задержал.
Владимир Ильич пожал руку начальнику цеха, репортеру и уехал.
Через несколько минут покинул задымленную конторку и ошеломленный репортер. Утром он направился в Совет Народных Комиссаров. Только там он узнал, о чем Ленин писал в записке.
А сказано в ней было о том, что в распоряжение корреспондента «Правды» необходимо срочно выделить лошадь с упряжкой, что человек немолодой и что трудно ему целыми днями бегать по заданиям редакции.
Ленин ошибся, может быть, первый раз в жизни: никогда еще репортер не чувствовал себя таким молодым, таким бесконечно неутомимым человеком, как сегодня!
ЛЁНТЯ
Но все-таки что-то помаленьку уже налаживалось, а главное власть была своя, рабочая.
Так объяснил однажды ребятам директор детдома, когда они готовились к встрече шефов. Объяснил так, что даже самый маленький из них рыжий Лёнтя и тот понял и целый вечер вместе с другими рисовал плакат:
Шефы пришли в субботу, когда их никто не ждал. Ребята сидели за столом, погромыхивая пустыми мисками, дрова были сырые, осиновые, и похлебка всегда запаздывала. В этот момент шефы и появились на пороге столовой.
Вечер добрый! тихо сказала пожилая женщина в самодельных тряпичных валенках, бесшумно ступая по чисто подметенному полу.
Здравствуйте! нестройно ответили ребята.
Вечер этот был действительно добрым. Пусть похлебка опять не сварилась вовремя, пусть за окнами шла бесконечная зима двадцать первого года, но в холодном доме за Рогожско-Симоновской заставой пахнуло самой настоящей весной!
Лёнтя не помнил своей матери, но ему сейчас подумалось, что она была такой же, как эта женщина, улыбающейся, немного сгорбленной, чуть-чуть седой. И руки у нее были такие же грубоватые, смуглые, сложенные на груди.
Женщина подошла к столу, глянула в пустые миски и сказала:
Так вот что, ребята. С этого дня у каждого из вас семья будет. Понятно?
Нет, не понятно
А чего же тут неясного? Вот разберем сейчас всех по домам, и всё. Пирогов не обещаем, но будет вам все-таки малость получше. Ленин позаботился.
Ленин?
Да, Ленин.
Это как же, насовсем берете?