Один огурчик, Обыдушка, голубка!
Какая я тебе голубка, фыркнула Обыда, ставя на стол чашки. На белой скатерти выросло широкое блюдо, наполнилось перепечами с мясом. Рядом Обыда поставила плошку со сметаной. Вумурту, который уже вздумал пустить слезу, по носу ударил солёный огурец.
Вот спасибо! засвистел водяной и принялся обгладывать вялую шкурку.
Только так и заставишь молчать, вздохнула Обыда. Ты зачем его с собой притащил, батюшка?
Так жаловался, что русалки после Тишины никак отойти не могут, не поют, на цветы не смотрят. Пристал ко мне: пошли да пошли к яге, пусть какую мазь даст.
Да какая мазь! Вся мазь с его склизких девчат стечёт, хмыкнула Обыда. А ведь всего-то нитку Ярина порвала.
А сердцевина какая? спросил Кощей.
Да какая обыкновенная самая. Жи́ла мышиная да колдовства чуток.
Точно ли? Ничего не перепутала?
Обыда нахмурилась, замахнулась на Кощея:
За дуру старую держишь? Я пока ещё ниток не пу
Моргнула. Замерла. А затем, забыв про Вумурта, вовсю шуровавшего в бочке, бросилась к сундуку. Перебрала мотки и катушки, вытащила давешний клубок. Виновато произнесла:
Ниточка из Идниной тетивы. Вот что это было. Вот почему так долго порвать не могла, а я уж решила совсем девочка бездарь.
Я тебя за дуру не держу, выждав, степенно ответил Кощей. Сама знаешь, я тебя самой умной из всех яг считаю. Но, видно, отвыкла ты с Марийкой-то за мелочами следить.
Обыда промолчала. Невидящим взглядом посмотрела, как в прозрачном животе Вумурта булькают огурцы. Вздохнула.
Да уж. С Марийкой-то хлопот почти не было.
Поздно плакать, икнув, влез в разговор водяной. Сыто развалился, опёрся о стену, потянулся к сушёным ландышам, висевшим на балке. Причмокнув, съел цветочек. Привыкать надо к новой. У меня русалки каждый год нарождаются новые, каждый год старые эхом улетают. Ничего, терплю.
Такая твоя доля, насмешливо хмыкнул Кощей, надкусывая перепечь. Жирный горячий сок брызнул на костлявые пальцы. Умеешь, матушка, перепечи делать. Ни одна яга так не могла.
Много их было на твоей памяти? фыркнула Обыда.
Да, почитай, все, не зря я Бессмертный. И ты давай блюдце-то от меня отодвинь, а то всё разом и съем, девочке не останется. Где она, кстати, ученица твоя?
Рано ей пока. Я в тесто росу добавила с Иванова дня , пообвыкнуть надо в Лесу, прежде чем есть такое. Откуда мне знать, откель она ко мне попала? Из какого года, из какого города Пустила гулять пока, со двором знакомиться.
Не боишься?
Как не боюсь? От сердца-то уж сколько ломтей оторвано. Ещё один терять
не хотелось бы, проворчала яга и, шлёпая Вумурта по животу, добавила: Ай, наелся уже, хватит тебе, болезный! Ишь, талы вылупил , ищет, что б ещё пожрать! Хватит. Возьми в подполе Глоток Надежды, отлей две капли на все пруды твои за глаза хватит. Шагай давай.
Дождавшись, пока Вумурт, побулькивая, сползёт по ступеням в погреб, Обыда добавила:
Помнишь, была у меня беленькая, ласковая? Оксиня. Вот её уж от всего берегла как могла. И монисто заговаривала, и в отваре отводящем каждую луну купала. А что с ней случилось, помнишь? Уж лучше б не берегла
Яга подпёрла щёку кулаком, глянула сквозь время. Кощей похлопал её по руке.
Значит, судьба такая была. Если одна ветка обломится другая побег даст.
Верно, батюшка, кивнула Обыда. Подняла голову, посмотрела пустыми посветлевшими глазами. А девочку Яриной звать. Красивое имя. Неделю проживёт надо будет о втором поду
Во дворе грохнуло, пошёл дым, крепко запахло грибами, солью и нутром колодца.
Разрыв-траву нашла! ахнула Обыда.
Проживёт, засмеялся Кощей и белым ногтем проткнул тонкое, вздувшееся на перепече тесто.
Чего разрюмилась?
Копыта взметали вихри палой листвы, солнце, следуя за всадником, как ошалелое сияло над двором, тренькали сбитые с толку пеночки.
Что, всякая лошадь тебя напугать может?
Я в него травой бросила! А он ещё хуже
Вот оно что. Дню Красному, у которого конь и без того резвый, разрыв-травой в лоб попало. Он, поди, и сам теперь остановиться хочет, да как?
А ну стой! велела Обыда, шагая к бане. Заржал красный конь, прокричал что-то красный всадник; у Обыды кровь бросилась в лицо. Она не сдержалась, грозно приказала: Э́н зуль! Придержи коня, нечего девочку пугать!
А сама наклонилась над Яриной, цепко взяла за плечи:
Поднимайся! Пока сиднем сидишь, всякий враг тебя выше.
Девочка обмякла в руках ни огня, ни искорки. Обыда тронула Яринин локоть, прислушалась. В первый миг ничего не услышала, и во второй тишина. Только в третий различила, как слабо-слабо бьётся под кожей огонёк. Обхватила сухими длинными пальцами узенькое запястье, направила кисть вперёд, на всадника: