Крест я, конечно, взял. С паршивой овцы Надел его и тут же, не выдержав, сказал:
Ты бы мне лучше штаны принес с берцами, А сам дубину покрепче сжимаю, чтоб удобнее лупить.
Но не успел. Почуял Андрюша Первозванный, откуда ветер дует, и с воплем: «Ой, что же это я!» метнулся обратно в кусты. Я же говорю, бо-о-ольшущий мастер. На вид пацан пацаном, но уже все в наличии и язык, и мастерство, и чувство меры (нигде не переиграл), а главное чутье. И как это он вычислил, что именно сейчас его станут бить? Хотел было я с досады расколошматить эту корягу о близстоящий дубок, но тут из кустов вновь показался Апостол. Ошибся я насчет чутья. Не хватает ему пока чувства меры. Но ничего, сейчас я его научу.
Вот только смотрю, а у него в руках мой вещмешок, и явно не пустой. Заглядываю внутрь и точно сверху обе фляжки, чуть ниже шмат сала и кусок хлеба.
Мало, конечно, да они остатнее сожрали. Но я ни к чему не притрагивался, грешно без хозяйского дозволения.
Но пояснения разлюбезного Андрюхи донеслись как из тумана, потому что мне плевать на выпитый спирт, на оставшуюся от второго каравая недоеденную горбушку и недогрызенный кусок сала со следами зубов по краям. А плевать, потому что под ними вот уж и впрямь «счастье вдруг в тишине постучалось в двери» лежал мой камуфляж. Правда, одна куртка, но под ней берцы и совсем чудесно в самом низу штаны.
Вот уж удружил так удружил, парень! Стало быть, босой поход малахольного юродивого до ближайшей деревни отменяется напрочь! Ну молодца!!!
Это я его там выронил, когда ты мне палкой заехал, пояснил он виновато. Ну а как ты учал кричать, чтоб я выходил, то и вовсе служатся, вот и Ты уж не серчай, батюшка, что я всего принесть не смог. Они твою одежу на себя напялили, а Паленый, коему порты при дележе достались, решил их опосля обрезать, велики они ему, а пока в сторонку отложил, да пианству непотребному предался. И Софрону поршни твои велики больно могутная у тебя нога, батюшка.
Ну это он загнул насчет ноги. У меня сорок второй размер, чтоб влезал на шерстяной носок разве ж это «могутный»? Поглядел бы он на сорок пятый сорок шестой у современных акселератов. Хотя да, по нынешним временам и впрямь большая. А что ж это за дрянь мне туда остроносый напихал? А, нуда, носить собирался, так чтоб на ноге не болтались, вот он и
А уж как они уснули, я твои порты вместях с поршнями и прихватил.
Куртка тоже велика небось? поинтересовался я как бы между прочим, с удовольствием напяливая ее на свои продрогшие плечи.
Кто? поначалу не понял Апостол, но потом догадался и пояснил: Не-е, кафтанец Серьга тебе повелел передать. Они ж не токмо тебя сонным зельем
угостили, ему тоже досталось. А он, егда проснулся, такой крик поднял мол, вовсе креста на вас, христопродавцах, нет. Разошелся нешутейно. Я, грит, от свово боярина ушел, но совесть свою с собой прихватил. Мол, думал, вы и впрямь воинники за правду людскую, ан зрю лиходеи, а боле никто. Потому я и припозднился те-то все удрыхли, а Тимоха все близ нашей норы сидел, думу думал. Опосля я насмелился, тихохонько выполз да бочком-бочком, а как саженей десять пробрел, он голос и подал. Грит, не таись, Апостол. Дело славное затеял, да исчо кафтанец ему снеси и передай, чтоб зла не помнил, не все людишки на Руси таковские. И назад, сказывал, чтоб я не удумал возвертаться, потому как он тоже уходит и заступиться, ежели что, будет вовсе некому. Я к нему куда, мол? А он сказывает: «Дале пойду щастьице свое искать, до светлого Дону. Там, яко дед его сказывал, вовсе иной народец живет, так что коль не пымают по дороге, то чрез пяток годков ты-де обо мне услышишь». Так и ушел. А я вот к тебе подался, безостановочно продолжал тарахтеть Андрюха.
«Это что же получается, думал я, пока одевался да обувался, Выходит, не врал парень. И впрямь он тут ни при чем. А я его палкой, и не только еще немного, и дубиной своей добавил бы. Никак совсем перестал разбираться в людях».
Болит? смущенно спросил я, кивнув на его разбитую губу.
Ништо, улыбнулся он. Чрез седмицу рожа как новая будет.
Лицо, поправил я и, видя его недоумение, добавил: Лик. Рожи это у них, И посочувствовал: Как только ты ухитрился к ним попасть? Ведь ты ж не их замеса, А сам уже карманы проверяю.
Ух ты, мать честна. Здорово-то как. То ли Паленый в них не лазил, то ли попросту оставил все как есть. Правда, немного и было нож да спички, но в дороге они самое то. Хорошо, что на штанах сразу четыре кармана. Как раз один из пустых определил под пакетики с лекарствами.
Сам же Апостола вполуха слушаю, как он про жизнь свою рассказывает. Вообще-то ничего особенного, наверное, если брать нынешние времена, самая что ни на есть обыденная история. Но меня, который еще позавчера сидел в электричке, а потом в автобусе и матюкался, что настоящей любительской колбасы вроде той, какую делали в советские времена, теперь не найти ни за какие деньги, этот рассказ впечатлил.
Жил хлопец в деревне Чуриловке близ Твери. Все как обычно, папа, мама, крестьянские заботы и хлопоты, периодически даже успевал бегать к местному дьячку, обучаясь грамоте и проявив к книжному делу особые способности. Еще неплохо пел на клиросе с другими певчими. Свое умение он тут же попытался продемонстрировать и мне, затянув: