Наступает фазис первого освобождения линии от самого примитивного инструмента от линейки.
Грохот сброшенной линейки громко говорит о целой революции и служит салютом при входе во второй мир мир более свободной графики.
Возвращаясь к моменту возникновения линий, мы видим, что первоисточник его, точка, с самого начала своего движения неуклонно и равномерно уклоняется в сторону. Так встречается нам в новом мире новое еще нам существо гнутая линия в ее схематической форме полукруга или параболы.
Эта форма есть более свободная линия, но все же подчиняющаяся точному и примитивному инструменту циркулю и способная поэтому найти точное наименование.
Здесь мы еще не покинули большей области графики, которая, соединяя в себе два описанных мира, может быть названа чертежной графикой.
Язык этот похож на официальный стиль казенных документов, где свободе выражения поставлены твердые рамки трафаретности.
Независимая рука сметает с пути судеб линии последнее достижение последней свободы свободы выражения неограниченной.
И линия гнется, преломляется, стремится и меняется в самых неожиданных направлениях, всякий инструмент бессилен за нею угоняться. Наступает момент высшей возможности поистине бесконечного числа
средств выражения, и мельчайший изгиб художественного чувства послушно отражается в мельчайшем изгибе линии.
Открылась дверь из ряда замкнутых пространств в пространство неограниченное в мир чистой графики, чистого искусства.
Теоретик стремится разнести группы схожих между собой хотя бы отдаленно линий по рубрикам и найти этим группам хотя бы намекающее на их сущность определение, и возникает классификация линий по характеру их воздействия на зрителя. Потому что могут быть и существуют линии веселые, мрачные, серьезные, трагические, шаловливые, упрямые, слабые и сильные и т. д., и т. д. Подобно тому, как обозначается в линии музыкальная по своему характеру, как allegro, grave, serioso, scherzando.
Но эти попытки теоретика оправдываются линией только до известного предела: обозначения эти грубы и не могут исчерпать всей глубины, тонкости и определенной неопределенности форм свободной линии, и если даже и принять классификацию теоретика и обозначить какую-нибудь линию серьезной, то, подчиняясь этому определению в общем своем характере, эта линия насмеется над ним шаловливостью отдельных своих частей. Трагическое явит черты веселости, линия слабая в том или ином изгибе откроет упрямое стремление, линия тонкая утолстится неожиданно, чтобы снова сжаться в тонкий волосок. А что скажет классификатор, глядя на линию безразличную, которая сильна своею невыразительностью. Чуткий зритель знает, что невыразительность может быть выразительнее выразительности.
Слова стали бессильны и только соседнее искусство, напр[имер] музыка, может создать своими средствами нечто, однако, соответственное по духу чистой графике, язык которой во всей своей сложности и тонкости не может быть заменен даже другим искусством.
Небольшое место, доступное моим маленьким статейкам, не дает мне возможности даже затронуть здесь вопрос неизмеримой важности о линеарной композиции.
Цель этой статейки будет достигнута, если читатель откроет в себе способность с трепетом следить за жизнью особого мира, видеть его глазами, осязать его, слышать его аромат и его неподражаемо тонкую и значительную речь.
Автохарактеристика
немецкие, австрийские, голландские, швейцарские, английские и американские коллекционеры начали энергично приобретать работы Кандинского. А. Дж. Эдди (Чикаго) начал собирать живопись Кандинского всех периодов его художественного развития. В 1913 году появился альманах «Синий всадник» (издан Кандинским и Марком и опубликован Пипером). В своей статье «К вопросу о форме» Кандинский поставил знак равенства между чистой абстракцией и чистым реализмом. К другой статье «О сценической композиции» он присоединил пьесу («Желтый звук» с музыкой Фомы Гартмана). Издательский дом «Штурм» подготовил «Альбом Кандинского» с большим числом репродукций произведений периода 1901-1913 гг. В 1914 году Р. Пипер издает его книгу «Звуки» (ограниченным тиражом, роскошное издание с небольшими поэмами в прозе и некоторым числом гравюр на дереве). Его книга «О духовном в искусстве» была переведена на английский Т.Х. Садлером (изд. Констебль и К., Лондон). Также издание его книги было запланировано на голландском, французском и русском языках, но начавшаяся война помешала, как и постановке пьесы в Мюнхене в сопровождении выставки и лекций. В 1914 году Кандинский вернулся в Москву и начал преимущественно заниматься рисунком. В 1916 году он закончил в Стокгольме вторую серию гравюр. В 1917-1918 годах работает в Москве над практическими и теоретическими проблемами абстрактного искусства. Его монография с репродукциями работ периода 1902-1918 годов и текстом художника (издание Московского Отдела Изобразительных Искусств Наркомпроса) появилась в 1918 году. Во второй раз планируется издание книги «О духовном в искусстве» в Москве.
Теории Кандинского основываются на принципе «внутренней необходимости», которую он определяет как ведущий принцип во всей сфере духовной жизни. Его анализ линейной и колористической формы основывается на психическом эффекте, который производится личностью. Однако он отвергает, конечно, попытки чисто формального решения и утверждает, что вопрос конструкции может представлять лишь относительную ценность: каждое произведение искусства избирает свою собственную форму, зависящую исключительно от внутренней необходимости. Каждый формальный элемент обладает абсолютным психическим эффектом (= ценностью); конструкция отбирает среди этих источников, делающих абсолютное относительным, так что, например, теплый элемент становится холодным и острая форма мягкой. Интервал или связка, созданные таким образом, предоставляют неограниченные возможности. Это и есть внутренняя необходимость, ограничивающая свободу художника, определяемую тремя требованиями: (1) это индивидуальность художника, (2) это время или раса (пока индивидуальная раса продолжает существовать) и (3) это элементы искусства, которые существуют в абстракции, ожидая материализации, личного, времени и вечности. Первые два элемента уменьшаются с течением времени, в то время как третье остается вечно живым. Кандинский рассматривает конец девятнадцатого века и начало двадцатого как начало одной из величайших эпох в духовной жизни человечества. Он называет это «Эпохой Великой Духовности».