За день нагреты солнцем мраморные скамейки на террасе перед фонтаном. В сизом мареве даль за Москвой-рекой, теперь далеко отступившей от усадьбы. И кажется на мгновение, что это не Москва, а Крым. Архангельское Кореиз. Два юсуповских имения, два художественных полюса вкуса и безвкусия. Вспоминаются золоченые венские стулья в жилом флигеле Юсуповых в Архангельском и великолепные севрские бисквитные сфинксы с портретными головами из Кореиза. По прихоти владельцев переменились они местами, являясь и здесь и там очевидным диссонансом.
И все же в Архангельском как-то можно не видеть назойливых новшеств ни зеленой безвкусной статуи молодого Юсупова, погибшего на дуэли, ни мавзолея в виде какой-то игрушечной архитектурной пародии на Казанский собор, особенно режущей глаз около старинной, типичной церкви XVII века.
Террасы. Итальянский сад. За ними, через дорогу на Ильинское лес с разделанными в нем просеками. Верно, здесь ездили в экипажах. Цепь прудов с ранее бывшими на них лебедями. Где-то тут дорога, соединявшая в старину Архангельское с Никольским-Урюпиным, дорога, приводившая к очаровательному, теперь доживающему свои последние дни "Трианону".
Нарочито руинированная арка при въезде в Архангельское со стороны хозяйственного двора представляется, увы, и здесь символом недалекого будущего. Она идейно перекликается с панно Гюбера Робера, с мотивами этого художника времен Французской революции, нашедшего элегическую красоту в непонятых и искалеченных памятниках старинного искусства...
III
Покровское-Стрешнево
Проект главного дома в усадьбе Глебовых-Стрешневых Покровское-Стрешнево Московского уезда. Чертеж 1748 г.
"Surtout soyet discret"* (* Будь особенно скромным (франц.).) так говорит, прижав палец к пухлым губам, молодая девушка, провожая своего возлюбленного на очаровательной французской гравюре XVIII века. Шаловливый Амур на очаровательной скульптуре Фальконета повторяет этот жест, взывая к скромности влюбленных. О старом и вечно новом чувстве вещает, молчаливо улыбаясь, вечно юный бог перед старинным домом в Покровском-Стрешневе, осененный ветвями старинных лип .
Полон образов прошлого дом. Вверху лестницы, увешанной царскими портретами, бюст Елисаветы Петровны Глебовой, изображающий ее уже в преклонных летах, в чепце, с заостренными, похудевшими чертами лица и плотно сжатыми губами, ту, которой в век женщин возносили дань любовного поклонения. Трудно узнать в этом образе и своенравную девочку с букетиком цветов, которую запечатлел неизвестный живописец круга Гроота или Преннера, девочку, по капризу которой возили по улицам Киева в наместнической карете ее любимую куклу. Нет больше на лестнице швейцаров-арапов; их пережили две булавы с набалдашниками, украшенные фамильными гербами. В комнатах старого дома множество портретов. Стрешневы, Ржевские, Глебовы, Матюшкины, Виельгорские запечатлены на этих холстах, сосредоточенных и в проходной портретной, и в других комнатах дома. В иных вещах мастерски написанные пудреные волосы, кружево и ленты корсажа почти несомненно выдают кисть Рокотова. Полная старуха с высоким лбом, кнг. М.М. Прозоровская, написана Антроповым, серьезным и вдумчивым мастером, предельно реалистически писавшим своих не слишком многочисленных, обычно уже немолодых заказчиков. Все еще загадочный Лигоцкий представлен портретом склонного к полноте генерал-аншефа Глебова, написанным сочными, красиво подобранными красками, сочетав в костюме его нюансы лиловых и светло-зеленых тонов; Лигоцкому принадлежит в Покровском еще копия с портрета гр. А.П. Шереметевой по оригиналу Ивана Аргунова, где молодая преждевременно скончавшаяся невеста графа Панина представлена в театрально-маскарадном уборе, в шлеме с пышными страусовыми перьями, в том костюме, в котором участвовала она в знаменитой, нашумевшей карусели 1766 года, будучи участницей римской кадрили графа Орлова. Волнующим, загадочным, овеянным какими-то обрывками легенд являлся портрет юноши, дважды повторенный неизвестным мастером один раз в серо-мышином, другой раз в синем кафтане. Чудесная мастерская кисть запечатлела черты лица тонкие и женственные; характер живописи, черты стиля сближают этот портрет с известным изображением молодой императрицы Елисаветы Петровны в мужском костюме из Романовской галереи, составлявшим одно из украшений выставки Ломоносов и Елисаветинское время . Неизвестные мастера, позабытые, прошедшие свой жизненный путь люди в пудреных париках, в переливчатых лентах и мерцающем бархате с кружевами, оттеняющими обнаженные руки и грудь со звездами и лентами, вещающими о позабытых заслугах. Портреты иллюстрируют родословное древо родственных царям Стрешневых, его корни, связанные с московским боярством, его побеги, тянущиеся к русской и польской аристократии, и, наконец, его засохшие ветви. С начала XIX века пресеклась мужская линия, и Покровское переходило по наследию через женские руки. Нарастала фамилия владелиц последней в роде была княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева. Рядом с портретами молчаливыми кажутся вещи: в большой столовой раздвижной буфет, карточные ломберные столы, произвольно, точно до беспредельности увеличивающийся обеденный стол, старинный рояль с длинным [хвостом]. На потолке полинявшая роспись триумфальная колесница и боги Олимпа, на стенах слабые по живописи картины копии с голландских мастеров. О гостеприимных трапезах в праздники, карточных и музыкальных вечерах в будни говорит эта угловая комната дома. Через проходную портретную, где мебель XVIII века украшена гербами, ведет анфилада в зал со световым граненым фонарем, выдающимся в сад. Колонны, паркет пола и английская мебель красного дерева хранят простор для полонезов и менуэтов. Против залы гостиная. Здесь колонны по кругу образуют внутри какой-то храм-павильон с чудесным полом наборной работы, со стенами, где фреской написаны вазы и орнаменты, мотивы, заимствованные с этрусских ваз. Античный Рим, Геркуланум и Помпея, открытые во второй половине XVIII века пытливому взору человечества,