то, что он позволил китайцам себя одолеть и угодил в западню. В то время как китайцы смотрят свысока на дикарей, живущих в закопченных палатках, тибетцы относятся к ним с не меньшим презрением. Оно выражается в словах, ярко иллюстрирующих психологию дрокпа: «Все китайцы воры», а также: «Они способны на разбой».
Тибетцы признают бесспорное превосходство джагпа, грабителя караванов и героя дерзких набегов, искусного наездника и меткого стрелка, чьи пули редко не попадают в цель, над кума, хитрым вором-пройдохой, как правило, лишенным отваги. Кума действует под покровом тьмы, а фигура джагпа, гнин то чемпо окружена солнечным ореолом. Хотя Мунпа был трапа и принадлежал к духовенству, он чувствовал, что способен стать джагпа, во всяком случае хранил в одном из уголков своего сердца тайное восхищение перед этими лучшими представителями своего племени.
Отзывчивый босяк, заговоривший с Мунпа, расстроился, дважды услышав отрицательный ответ.
Не ел без друзей, пробормотал он, а затем принялся утешать товарища по несчастью: Завтра утром придет хэшан . Это его день. Он будет раздавать хлеб, рнс и, может быть, что-то еще. Подойди к нему, как только он переступит порог, и поговори с ним. Это монах из монастыря, настоятель которого влиятельный человек; судья его послушает, если он попросит тебя отпустить. Попроси хэшана замолвить за тебя слово у своего настоятеля.
Мунгпа поблагодарил заключенного за совет и пообещал им воспользоваться в урочный час; затем, по-прежнему на пустой желудок, он растянулся в одном из уголков камеры на полу и благодаря счастливой способности простых людей и животных засыпать, когда им нечего делать, вскоре уснул, позабыв о своих невзгодах.
Монаху-посланцу крупного монастыря школы чань призванному раздавать подаяния, было дозволено входить в помещения, где содержались заключенные. В разгар утра один из тюремных надзирателей распахнул перед ним дверь камеры, где находился Мунпа. Тибетец, проснувшись на рассвете, ожидал прихода хэшана и собирался броситься к нему, как только тот появится, однако изумление, граничившее с оторопью, парализовало Мунпа при виде медленно шествующей группы. Хэшан с двумя мальчиками-служками по бокам, которые несли еду для раздачи, в точности являл собой комический персонаж театральных представлений, разыгрываемых тибетскими ламами.
Этот забавный персонаж напоминает о прославленном философском диспуте, состоявшемся в Тибете в эпоху правления Тисрондэцан (он родился в 641 г.) между китайским монахом, исповедовавшим учение «недеяния» и Камалашилой, индийским Учителем, приверженцем тантрического буддизма. После чтения летописей, относящихся к этому событию, можно прийти к заключению, что учение, изложенное китайцем, значительно превосходило в духовном отношении доктрину, за которую ратовал Камалашила, но оно не отвечало интересам монарха, наблюдавшего за этим спором, а также не пришлось по вкусу слушателям, и Камалашила был признан победителем. Китаец же с несколькими учениками вернулся в Китай.
Этого непонятого философа высмеивают в тибетских гомпа с незапамятных времен. Во время ежегодного театрального представления его роль исполняет актер, одетый в китайское платье золотистого цвета, в большой маске, изображающей неестественно широкое плоское желтое лицо с глуповато-благодушной улыбкой. Хэшана сопровождают полдюжины маленьких мальчиков-учеников, его миниатюрных копий; они держат в руках кадила и время от времени покачивают ими перед лицом Учителя. Эти невозмутимые маски с застывшим на них комичным выражением неизменно вызывают у зрителей безудержный смех.
Мунпа не раз оказывался в числе последних; завидев живописную группу китайцев, словно сошедших с подмостков тибетского фарса, он разразился звонким смехом.
Все заключенные воззрились на него с удивлением и недоумением. Монах же сохранял подобающее ему показное бесстрастие, еще больше усугублявшее его сходство с хэшанем, над которым потешаются тибетские простолюдины; между тем двое его юных спутников таращили на весельчака глаза, в то время как подрагивание их губ свидетельствовало о том, что они с трудом удерживаются от смеха.
Мунпа тотчас же понял, насколько неприлично его поведение, и испугался, что оскорбленный китаец лишит его подачки, на которую он рассчитывал. Проявив недюжинную находчивость, он подошел к монаху и объяснил:
Это от радости при виде пищи. Я ничего не ел уже два дня.
Разжалобили ли монаха эти слова? Не показав
вида, он налил миску супа, положил сверху большую лепешку и протянул все это Мунпа.
У тебя нет никаких родственников или друзей в Ланьду? спросил хэшан. Я мог бы им сообщить, что ты здесь. Тебе принесли бы еду.