Подобно всем жителям Тибета, Гараб знал, по крайней мере, частично, легенду о Гэсаре из Линга короле-волшебнике, грозе демонов и поборнике справедливости. Он также верил в возвращение героя, который не умер, а лишь покинул этот мир, чтобы жить среди богов.
Сидя в одиночестве в своей пещере, он вспоминал некоторые подвиги Гэсара и сравнивал их с героическими деяниями бодхисаттв в буддийских сказаниях. И те и другие казались ему абсолютно одинаковыми. Побуждения и поступки этих необыкновенных личностей смешались в его голове. Бывший разбойник уже не отличал ратные подвиги от проявлений возвышенной доброты и воображал себя персонажем этих мифов, творящим добро твердой рукой, беспощадно карая виновных и освобождая их жертв.
Но какой бы разброд ни царил в его голове, одно было ясно: нынешний Гараб порвал всякие связи со своим прошлым. Считал ли он себя учеником святого или одним из соратников Гэсара, главное, что он отказался от своего прежнего «я» и занял место в героической шеренге «людских заступников».
А Дэчема?.. Порой ее образ возникал среди образов бесстрастных мудрецов и рьяных правдолюбцев, населявших видения Гараба. Она неторопливо вставала в общий ряд либо появлялась внезапно, отодвигая прочие фигуры на задний план, и оставалась в поле видимости одна, взывая к нему и суля блаженство с нежной и лукавой улыбкой. В такие минуты Гараб падал с заоблачных высей в ад, где демоны, вооруженные раскаленными щипцами, терзали его плоть воспоминаниями о былых ощущениях.
Тибетцы, подобно индусам, верят в то, что мистические учителя-гуру способны проникать в мысли своих учеников. Гараб был убежден, что Дорджи Мигьюр видит его насквозь, и молча ждал, когда отшельник придет ему на помощь. В самом деле, мало-помалу Дэчема стала удаляться от него, появляясь все реже и реже, и память о ней понемногу стиралась. Поглощенный своими блистательными видениями, Гараб почти не замечал постепенного угасания грозного призрака своей любовницы. Наконец в его душе воцарился покой, который наполнил бывшего главаря разбойников гордостью и удовлетворением.
Однажды, когда Гараб пришел к Мигьюру, аскет окинул его пронизывающим взглядом.
Ты никогда не пытался, спросил он, удержать падающий или ускользающий от тебя предмет, который в конце концов, когда ты был уже близок к успеху, вырывался из твоих рук?
Да, как-то раз отвечал Гараб. Это была собака. Ее уносила река, она плохо плавала и выбилась из сил. Это случилось в пору моей юности, когда я возвращался из леса с охапкой хвороста, перевязанного веревкой. Я снял с себя пояс, привязал к веревке и бросил свою ношу в реку. Надеялся,
что животное ухватится за ветки и мне удастся вытащить его на берег. Бедная собака уже почти выбралась, взобралась на вязанку, и я думал, что она спасена, но тут она не удержалась, и течение унесло ее.
Отшельник молчал, а Гараб не осмелился ни о чем спрашивать. Только со временем он понял, в чем дело.
В то время как отшельник, запершись в своей хижине, приступил к сложным ритуалам, а Гараб упивался в пещере мечтами о своих грядущих подвигах во имя блага людей, караван чужеземцев приближался к Амне Мачен. Однажды вечером он остановился у подножия горы, где и был разбит лагерь.
На следующий день человек с собачьими глазами, который возглавлял караван, разрешил своим слугам отдохнуть, объявив, что на следующий день им предстоит охота. Некоторые из них должны были получить ружья, чтобы выслеживать и убивать горных коз, из голов которых он собирался изготовить чучела; другим предстояло выполнять обязанности загонщиков.