Душа на замену
Пролог
Вокруг меня, словно невидимая, но осязаемая стена, колыхался густой, многослойный звуковой ландшафт. Монотонно и неустанно гудели медицинские приборы: низкий пульсирующий гул аппарата искусственной вентиляции лёгких смешивался с настойчивым циклическим попискиванием кардиомонитора и более тонким, почти ультразвуковым жужжанием инфузионных насосов. Этот странный механический «кокон» не был мягким в привычном смысле этого слова, но окутывал пространство своей неотвратимой, вездесущей аурой, создавая ощущение изолированности от внешнего мира. То тут, то там вспыхивали зелёные и красные индикаторы, отражаясь в полированных металлических поверхностях и создавая призрачные блики на потолке.
Их синхронный, но диссонирующий механический хор, казалось, был призван не убаюкивать, а методично и безжалостно отсчитывать мгновения, служа постоянным навязчивым метрономом моего шаткого, беспросветного существования. Каждое попискивание, каждый вдох/выдох вентилятора наполняли воздух тревогой и служили неумолимым напоминанием о моей абсолютной зависимости от этих механизмов, о тонкой, едва различимой границе между жизнью и небытием, которую они так старательно, но бесстрастно удерживали.
От этих холодных, бесстрастных механических стражей, чьё единственное неумолимое предназначение заключалось в поддержании в моём теле последних, едва мерцающих искр жизни, тянулась запутанная, почти живая сеть проводов и трубок. Они, подобно бледным ненасытным змеям или настойчивым щупальцам неведомого морского существа, извивались на белоснежных, выглаженных до стерильной чистоты простынях, создавая причудливые узоры. Каждый провод, каждый шланг заканчивался датчиком, иглой или липким электродом, которые цепко, почти хищно прикреплялись к моей истончённой, слабеющей плоти.
Эти щупальца, холодные и цепкие на ощупь, несли в себе не просто информацию, а приговор, неустанно и с безжалостной точностью фиксируя каждую мою жизненную функцию. Они отслеживали каждый слабый, неровный удар моего сердца, каждый едва различимый поверхностный вздох, каждое незначительное колебание кровяного давления или уровня кислорода в крови. Их бесстрастные цифровые экраны и бесшумно движущиеся графики на мониторах были безмолвными свидетелями, фиксировавшими каждый этап моего медленного, необратимого угасания, словно тщательно документируя процесс распада самой жизни.
По другую сторону от меня висела капельница, и из неё с пугающей механической точностью, мягко и ритмично, капля за каплей, вытекала прозрачная жидкость. Она неуклонно поступала в вену, поддерживая жизнь или, что казалось более вероятным, просто безжалостно продлевая её, оттягивая неизбежное. Для обычного человека этот звук «кап кап кап» был бы едва различимым, всего лишь фоновым шумом, сливающимся с общим гулом больничной палаты. Но для меня, балансирующей на тонкой грани, где этот мир сливался с бескрайней, пугающей неизвестностью небытия, каждая капля звучала оглушительно ясно, эхом отдаваясь в опустошённой черепной коробке. Это было нечто большее, чем просто поток жидкости, нечто более зловещее и личное. Это был неумолимый, слышимый обратный отсчёт суровый, беспощадный подсчёт моих тающих минут, драгоценных часов и быстротечных оставшихся дней.
Врачи, лица которых были непроницаемы, а голоса звучали приглушённо, почти шёпотом, старательно избегали каких-либо конкретных прогнозов. Их стоическое молчание, словно невидимая пелена, давило сильнее любых произнесённых слов. Но это молчание в сочетании с беглыми тревожными взглядами медсестёр их торопливыми, нервными движениями, опущенными глазами и едва уловимой, но пронзительной профессиональной жалостью в прикосновениях говорило
само за себя. Казалось, каждый их жест, каждое невысказанное слово кричали о безысходности. Самое поразительное, что воспоминание о вечно заплаканном лице и опухших глазах моей дочери, которое запечатлелось в моей памяти после её последнего визита, давно подтвердило то, что инстинктивно знало моё слабеющее тело, каждый его ослабленный нерв и притупленный рефлекс: моё время на исходе, быстро и безвозвратно.
Именно эта глубокая, отчаянная тоска, возможно, и стала причиной того, что в последние годы жизни я без ума от романов о «попаданках» героинях, которые таинственным образом переселяются или перерождаются в других телах или в совершенно новых, неизведанных мирах.
После смерти мужа я осталась вдовой, а моя дочь много лет назад вышла замуж и построила счастливую жизнь в далёком городе, поэтому я часто чувствовала себя совершенно одинокой, окружённой лишь стенами своей квартиры и воспоминаниями. Именно тогда, тихими долгими вечерами, когда я оставалась одна, моё воображение по-настоящему разыгралось, открывая двери в миры, где возможно всё. День за днём я погружалась в яркие захватывающие грёзы, фантазируя о том, как вернусь в своё прошлое, вооружённая всей своей нынешней мудростью, знаниями и бесценным опытом, чтобы переписать некоторые главы, исправить ошибки и заново пережить самые сокровенные моменты.