Никто из моих ровесников даже не пытался настраивать камеру, а я откопала старый ручной экспонометр Дарлы. Он показывал, к какой зоне относится каждая часть кадра. Все яркое пена на водопаде, солнечные зайчики, белые медведи обозначалось большими числами, все тени, ямы, темная спокойная вода, мальки под водой маленькими. Нужно было повернуть камеру под нужным углом, чтобы угадать с количеством света. Нужно было найти и замерить самые темные и самые светлые части кадра. Потом нужно было вручную настроить выдержку или поменять число диафрагмы так, чтобы на пленку или в микрочип, если камера цифровая попало точно нужное количество света. Нельзя было засвечивать яркие части кадра, а в тени нужно было показать как можно больше найти самые темные зоны и сделать их на три зоны светлее. Таким образом черная безжизненная нулевая зона становилась третьей. Мне кажется, в жизни большинство постоянно занимается тем же самым. Женщину, которая сунула голову в духовку, называют «несчастной» или «отчаявшейся». А осиротевшую семью называют «скорбящей», говорят, что они «держатся» или «мужественно переносят утрату».
Для зонной системы очень важны детали, а если снять нулевую зону как нулевую, никаких деталей там уже не появится. Только
абсолютная чернота. На негативе не останется эмульсии, только пустая пленка. Дарла тоже была для меня пустой пленкой.
Да ладно, Кексик, не так все плохо, сказал бы папа. Интересно, говорил ли он это маме в день буквы «н»? Не сбился ли у него экспонометр? Не показывает ли он тройку вместо нуля? Или папа специально ошибается в показаниях? Все возможно.
Папа жил отшельником и выходил из дома только в магазин обычно между двумя и четырьмя часами какого-нибудь рабочего утра. Кажется, он совсем перестал думать о картинах. Теперь он просто целый день сидел на диване, говорил по телефону и работал на ноутбуке. Он зарабатывал тем, что помогал людям разбираться с компьютерами. Я всегда надеялась, что в глубине души он вынашивает серию картин с домашними газовыми плитами в духе немецкого экспрессионизма и однажды она увидит свет
После школы в среду последний учебный день перед выпуском я зашла к Элли с камерой, чтобы показать ей снимки одноклассников, которые весь день позировали мне, будто знаменитые актеры. Еще переходя дорогу, я заметила, что в коммуне никого не видать: странно, потому что там жило очень много народу. Три семьи жили в сарае, две в старой охотничьей хижине на заднем дворе, еще две в уродливом синем сборном доме и еще по семье в трех или четырех фургончиках. Конечно, лучшее жилье старая фермерская усадьба досталось Жасмин с Элли и Эдом Хеффнером отцом Элли; я редко его видела, потому что он был отшельником. Элли называла его застенчивым. В те несколько раз, что я его встречала, мне показалось, что он просто чем-то недоволен. Не знаю, чем тут можно быть недовольным. Папа рассказывал, что никто из них не работает. Вся коммуна жила дарами земли и сводила концы с концами безо всякой работы по мне так рай земной. Папа сказал, что они нонконсьюмеристы; я спросила, что это значит, и он ответил, что они ничего не покупают.
Найдя Элли, я сразу поняла, что с ней что-то не так, и спросила, что случилось. Она ответила, что все нормально, и я не настаивала, потому что у меня не было настроения за нее беспокоиться. На ней была хипповская рубашка, и она расстегнула пуговицы ровно до границ приличий. Совсем как Жасмин. Может, и рубашка принадлежала Жасмин. Жасмин вполне могла предложить дочери расстегнуть рубашку настолько сильно, не уставая повторять: «Начнешь слишком рано пожалеешь».
Элли еще не закончила учебу и не могла вместе со мной отпраздновать самый-самый последний школьный день, но я показала ей фотографии.
Кто это? спросила она, указывая на высокого парня из джазовой группы.
Трэвис как его? Джонсон? Да, Трэвис Джонсон.
Черт, ну он и вымахал.
А вот и Морган, показала я на нашу давнюю соседку по автобусу.
Ого, панк-рокершей заделалась! Кто бы знал?
Сама в шоке. Когда-то Морган была гиком, а потом открыла для себя Джоуи Рамона.
А это Дэнни? спросила Элли. В Дэнни она была тайно влюблена в восьмом классе. На фотографии он стоял в обнимку со своей девушкой, и та целовала его в щеку.
Он.
Он уже не такой милый, как раньше.
Да, с восьмого класса многое изменилось.
Значит, сегодня был твой последний учебный день? спросила Элли.
Ага.
Почему ты не празднуешь это событие в «Макдональдсе» или каком-нибудь ресторане? Ну, знаешь нормальные выпускники так делают.
Команда выпускного альбома звала меня поесть с ними, но я хотела в последний раз вернуться домой на школьном автобусе. (Когда все, кроме меня и парня по имени Джефф, вышли, я сняла автобус изнутри. Снимок назывался «Пустой автобус».)
Зачем? Я просто рада, что школа закончилась.
Чему радоваться? Ты ведь не прочла ни одного университетского письма, так? Какой смысл радоваться, что школа закончилась, если нечем заняться потом? Я подняла на нее взгляд и нахмурилась:
Не знаю.
А. Ладно.
Я разберусь.
Разберешься.
Я перелистнула на следующую фотографию и показала Элли «Пустой автобус».