Мишель, да сдался тебе этот франт, на другой стороне поляны Николай уговаривал Лермонтова, дай человеку спокойно выслужить чин и уехать из этих проклятых гор.
Спокойно выслужиться? Ха, да Вадим Борисович Беркутов, дебошир не хуже меня. Государь его сослал за какой-то скандал в столице.
Беркутов? обреченно уточнил Николай. Из него как воздух выпустили.
Ну да, последний год общество щелками стращал. Ты не слышал?
Слышал, у Николая пропало выражение на лице, Мишель, стреляй тогда в сердце, чтобы он не мучался.
Вот-вот, побольше веры в товарища! они пошли к судье.
Вы еще можете решить все миром, господа, предположил судья, но видя суровые лица оппонентов горестно вздохнул, Тогда выбирайте оружие.
Он открыл коробку с парой кремневых пистолетов. Михаил и Николай уже проверили, чтобы они были заряжены. Противники разошлись на пятнадцать шагов. Грянул гром, резкой вспышкой отразившийся в намокших камнях, металле пистолетов и пенсне Вадима.
Судья опустил руку, и прогремели выстрелы. Пистолет вылетел из рук Лермонтова, поэт пошатнулся и упал.
Черт, Захарченко закрыл лицо рукой.
Николай побежал к Михаилу Юрьевичу и закричал:
Доктор! Сюда, помогите.
***
Вадим сидел у кабинета полковника Петра Петровича Несторова и делал вид, что раскаивается. Открылась дверь и вышел Захарченко.
Пошли.
Они спустились на первый этаж и вышли на улицу к главной дороге Пятигорска. Шли молча, пока дом полковника не скрылся за поворотом. Вадим улыбнулся и зажал рот ладонью.
Ржать изволите, любезный? Захарченко потянулся уложить волосы, но не выдержал и засмеялся, Стрелок! Ты не представляешь, как было трудно объяснить полковнику, как поручик лейб-гвардии Лермонтов умудрился гуляя по склону горы в дождливую ночь отстрелить себе палец, поскользнуться на мокрых камнях и упасть лицом на этот самый палец, объяснить и не заржать!
Вадим засунул указательный палец в нос и гнусавым голосом повторил:
"Господа, у меня в носу что-то застряло, не посмотрите?"
Я, конечно, всяко видел, Захарченко вытер слезы, но чтобы так!
Да ладно тебе. Пойдем к доктору?
Смысл? Этот Михаил Юрьевич живучий как, как, ну не знаю, как ишак.
Скорее гордый как оРелъ, последнее слово Вадим скаверкал, Только друг его бледненький так и замер. Не к доктору, тогда пошли собираться в дорогу.
Захарченко привел в Пятигорск отряд, который он набрал в Петербурге из ветеранов. Некоторые воевали и на кавказской войне, знали обычаи и быт местных. Вадим же ценил больше всего знания местных языков, в которых он не разбирался. Вместе с отрядом шли нанятые извозчики, которые отвечали за груженные оружием и взрывчаткой телеги с новой торсионной подвеской. Вадим сидел на одной из них, рядом с зелеными ящиками. Рядом дремал Ефим, накрытый старым солдатским мундиром.
Из города выступили утром, в составе большого отряда. Горцы часто нападали на караваны военных, стараясь нарушить сообщение между крепостями.
О, какие люди! Захарченко отвлек Вадима от карты.
К ним подъехал с десяток разномастных всадников, во главе которых ехал Михаил Юрьевич с перевязанной рукой и синим от удара носом.
Утро доброе, ваше благородие! Лермонтов поздоровался с Захарченко, старательно игнорируя Вадима.
А я поручик, даже и не надеялся, что вы нас сегодня догоните, Захарченко
пригладил усы, Отлежаться не захотели?
Быстрее повоюю, быстрее вернусь, Лермонтов ехал мрачнее тучи.
Миша, Вадим сказал громко, и оба Михаила повернулись, Как думаешь, можно ли нашего поручика теперь называть мальчик с пальчик?
Что-то комары расквакались, заметил Лермонтов, как муху сплеча стряхнул.
А ну-ка, Цыц! Оба! Захарченко перешел на командный тон, уж коли я за вас, паршивцев отвечаю, то будьте любезны, ведите себя соответствующе Российскому офицеру и не позорьте мундир! Мало того что потащили с собой какой-то сброд, так еще и гавкаться на глазах у подчиненных вздумали!
Захарченко так старался, что начал плевать слюной.
Вадим и Михаил Юрьевич громко хмыкнули и отвернулись друг от друга.
Под маленькой рощицей у ручья отряд остановился на привал. Ефим скинул кепку с лица и выбрался из повозки.
Вашблогородие, уф, пылища-то какая, я за водой схожу, он схватил чугунный котелок и пошел к ручью.
Вадим вылез на грунтовую дорогу и прошелся по обочине, чтобы размять ноги. Лермонтов и Захарченко что-то громко обсуждали чуть впереди.
Вашблогородие, освежитесь, Ефим дернул Вадима за локоть и протяну железную кружку с холодной водой. Сам он не пил, хоть на усах еще сидела дорожная пыль.
Спасибо, Вадим прильнул к кружке, а Ефим поставил котелок на землю и уставился на Лермонтова.
Шебутной человек, колючий. Нет для него мирской радости на этом свете, не видит жизней людей вокруг.
А я думаю, что поручик очень остроумен и наблюдателен, хоть и на редкость вреден, Вадим вернул кружку и замер, уставившись на Лермонтова.
Захарченко закончил говорить и пошел к Вадиму, который смотрел как бы сквозь капитана.
Воды, вашблогородие? Ефим протянул кружку Захарченко.
Спасибо, братец, Михаил выпил и утер усы, Вадим, а ты чего?