Тут в тереме окошко малое обозначилось. На окошке жаба сидит о трех головах, слезами уливается, тремя платками расшитыми утирается.
А что, спрашивает, дальше-то с самураюшкой приключилось?
Серый Волк только лапами всплеснул, балалайку выронил.
А ты, говорит, кто такова будешь, чтобы спрашивать?
Царевна я, жаба ему в ответ. Невиданою кличут.
Тут даже кицуне не до смеха стало. Ресницами хлопать, и то позабыла.
Да как же так?
Верно говорю, жаба квакает. Вот ты царевну видишь?
Нет, честно отвечает кицуне.
И я нет, Серый Волк говорит.
Вот! А она есть! И не одна даже. Трое нас.
Тут и Змея Горыныча интерес взял.
Сказывай, молвит, все как есть.
А что тут сказывать? Три нас дочери у батюшки-царя было. Вот как мы в возраст вошли, приехал к батюшке колдун. Злющий, аж волосья дыбом, а сам из себя страшный, как глаз на затылке раз посмотришь, всю жизнь икать станешь. Подавай, говорит, царь-государь дочерь твою за меня замуж. Мне любая годится. Которую укажешь, ту за себя и возьму. Батюшка с перепугу речи лишился: поди скажи такому, что ему не жениться, а в могилу хорониться впору, он тебя самого туда и уложит. Мы трое друг за дружку хватаемся, пищим мол, не может ни одна за него замуж идти, такой у нас зарок, чтобы с сестрами вовек не расставаться. Колдун и говорит: «Ну, так и не расставайтесь!» И платочком этак справа налево махнул. Тут с нами эта беда и приключилась. С тем колдун и уехал. Во дворце крик, стон, плач. А тут еще умник какой-то удумал мол, поцеловать надо царевен в уста сахарные, тут-то они и расколдуются.
Ох, поддакивает Горыныч, это и правда напасть так напасть!
Жаба только вздохнула.
Верно говоришь. Ведь куда ни ступи везде целоваться лезут, а ты и квакнуть не моги мол, для твоего же добра все затевается, а ты мало что зеленая да пупырчатая, так еще и неблагодарная. Замучили меня целовальщики эти, сбежала я из дворца, раз уж я такая-сякая, да в тереме и затворилась.
Тут Серый Волк и встрял.
Тебя, молвит, в которые уста целовали?
Жаба и в толк не возьмет.
А какая, спрашивает, разница?
А такая, Волк ей в ответ, что головы у тебя три, и при каждой свои уста. Вот и выходит, что в одни уста
целовать толку никакого. Во все трое надо разом.
Призадумалась жаба.
Может, оно и верно, да только где мне такого целовальника сыскать, чтобы о трех устах?
А что его искать, смеется Волк, коли вот он?
И на Змея Горыныча хвостом кажет.
Змей как уразумел, побледнел весь. То был, как елки зеленые, а то весь салатовый сделался.
Да я говорит, да вы да я да чтоб я жабу целовал! Не дождетесь! А еще друзья называются!
Жаба изобиделась, надулась вся.
Я, между прочим, тоже со змием зеленым целоваться не нанималась. Больно много чести. Слышь, царевич а давай я лучше твоему коню в одно ухо влезу, в другое вылезу? Он же у тебя волшебный
Сабуро так и попятился. И Сивку-Бурку собой закрывает.
Товарища верного самурай на влезание в уши не выдаст! Не на то ему уши приделаны, чтобы по ним жабы лазили!
Кицуне тоже давай жабу урезонивать.
Ты сама посуди чай, не поучение, не назидание, а как есть жаба, тебе в одно ухо влезть да в другое вылезть не получится. Застрянешь. Намаемся тебя потом из ушей выковыривать.
Пригорюнилась жаба.
Так, говорит Волк, мне эти отговорки слушать надоело. Живо целуйтесь. А то хуже будет.
Испугались Змей да жаба, Волка и послушались. Наклонился Змей, подпрыгнула жаба поцеловались.
Смотрит Сабуро, смотрят Волк да кицуне экое диво приключилось! Стоит Змей Горыныч, как стоял, а перед ним о трех головах уж не жаба, а прекрасная Змеяна-Невидана. И глядит на нее Горыныч во все глаза. Во все шесть.
Люба ты моя, говорит, Невиданушка. Никому я тебя не отдам.
А Змеяна-Невидана и сама с него глаз не сводит. Вот все шесть и не сводит.
Прости, Иван-Царевич, говорит Змей, а только это моя невеста, а ты себе другую ищи. Оно, конечно, неладно вышло, что я себе зазнобу по сердцу нашел, а ты остался холост, неженат
А иначе и быть не могло, Волк говорит. Вы ведь в ту сторону ехали, где женату быть, а не где замужней стать.
И к Сабуро повернулся.
Ну вот ты мне скажи, как тебе жениться, коли ты не добрый молодец, а вовсе даже красна девица?
Змей Горыныч да Змеяна-Невидана где стояли, там и сели.
А Сабуро зарделась, как сакура махровая, и ресницами хлоп-хлоп не хуже, чем кицуне!
Да как же ты, шепчет, догадался?
Волку только смех.
Да чего тут догадываться, коли ты сама мне все про себя и обсказала? Ты коня на скаку остановила? Остановила. В горящую избу вошла? Вошла. Примета верная, не обманет. Это разве лисичке твоей невдомек было.
А кицуне знай усмехается.
Да мне, говорит, с самого начала было вдомек. А молчала я про то, чтобы судьбу не спугнуть.
Змею со Змеяной любопытно.
Это какую ж еще судьбу?
А такую, что Похмельный Помастерье накудесил!
У батюшки моего Микады детей долго не было, начала сказывать Сабуро-царевна.
Ну, это с царями завсегда так, Змеяна поддакивает. Это дело знакомое. Без сильномогучего волшебства никак.
Вот и решил мой батюшка Микадо Пьяного Мастера позвать.
Это правильно, одобряет Змей. Оно и у нас так. Ежели, к примеру, яблочко надкушенное испортится или тарелочка заморская работать не желает и всякую ерунду кажет, да хоть бы и отхожее место засорится придет распьяным-пьяный мастер и все исправит.