Я потрясенно взглянула на Каллума, когда он рассмеялся и отвернулся. В жизни не видела столь дружеской беседы между человеком и рибутом.
Ты знаешь, где находятся Высотки? осведомился он, приобняв меня за плечи.
До главной площади, наверное, дойдем. Я оглянулась на запертое окно Эдуардо. Вы дружили?
Да.
Он нас не очень-то испугался.
Большинство детей больше боятся Перезагрузки, чем самих рибутов.
Пожалуй, и правильно.
Мы двинулись по задворкам и дальше шли молча.
С каждым шагом мой страх усиливался, и перед мысленным взором начали проступать знакомые картины трущоб.
Дойдя до стены, я остановилась. Кто-то красиво расписал ее, изобразив играющих детей и взрослых, бегущих в лучах солнца. Мне захотелось удавить художника.
Офицеров с этой стороны не было. Кому придет в голову пробираться в трущобы?
Я боюсь. Признание вырвалось у меня помимо моей воли.
Каллум взглянул на стену.
Возвращаться?
Да.
Может быть, там лучше, чем тебе помнится.
Я выпрямилась во весь свой маленький рост и сделала глубокий вдох. Выбора не было. Придется идти.
Дай мне сначала проверить, сказала я.
Взобравшись наверх, я осмотрелась и не увидела ничего, кроме травы, пока не взглянула налево и не заметила офицера, стоявшего в нескольких футах от стены.
Тихо, шепнула я Каллуму и спрыгнула с мягким стуком.
Офицер повернулся. Каллум приземлился рядом со мной, и мы побежали. Вокруг царила тишина. Офицер либо был мятежником, либо решил не суетиться из-за пары полоумных детишек, прокравшихся из рико в трущобы.
Все казалось знакомым. Вдалеке находился центр трущоб, справа больница, слева кварталы лачуг.
Пахло смертью. Чистый воздух рико исчез, от аромата цветов осталось одно воспоминание.
Я ощутила себя дома. Мы были в худшем районе трущоб, где когда-то жила моя семья; прищурив глаза, я узнала большое здание, набитое крошечными квартирками.
«Ты хочешь нас убить?»
Споткнувшись обо что-то, я шмякнулась носом в грязь, ахнула и выбросила из головы родительские образы.
Рен, произнес Каллум, опустившись на колени рядом.
Мое дыхание вырывалось короткими толчками, как у человека. Я тоже встала на колени и уперлась руками в бедра.
Зачем я согласилась сюда идти? Зачем так надругалась над собой?
Каллум подхватил меня и понес на руках. Я зарылась лицом ему в грудь и попыталась дышать пореже, но тело все равно сотрясала дрожь.
Сразу за зданием больницы он быстро свернул и бережно усадил меня. Я подтянула ноги к груди. Он присел на корточки и чуть взъерошил мне волосы.
Не хочу здесь находиться, прошептала я, уткнувшись лицом в колени. Мне было стыдно.
Я понимаю. Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокаивало. Дыхание постепенно замедлилось, а после прошла и дрожь.
Вспомни что-нибудь светлое и расскажи, предложил Каллум.
Такого нет.
Должно же быть хоть что-нибудь.
Если и есть, я не помню.
А ты подумай.
Это казалось напрасным трудом, но я закрыла глаза и попробовала. Мне не вспомнилось ничего, кроме криков и выстрелов.
Мама сказала, что я похожа на мартышку, проговорила я наконец.
Он непонимающе посмотрел на меня:
Прошу прощения?
Она сказала, что я похожа на мартышку, когда сутулюсь, и что у меня милое личико, которое не нужно прятать.
Личико и правда милое, чуть улыбнулся он.
Ну и вот наверное, это и есть светлое. Во всяком случае, с души не воротит.
Какая она была? спросил Каллум.
Не знаю. Помню только урывками.
Теперь уже больше?
Да.
Может быть, это значит, что ты скучаешь по ней?
Может быть, это значит, что у меня жалкое подсознание?
Он рассмеялся и нежно поцеловал меня в лоб.
Тебе не хватает родителей, сказала я. Это был не вопрос.
Да. Он чуть ли не устыдился.
Тогда пойдем их поищем, вздохнула я и медленно встала. Скоро мне надо быть на Гваделупа-стрит и высматривать челноки. Адина выйдет на ночное задание.
Ты хорошо себя чувствуешь? Можем еще отдохнуть.
Мы весь день отдыхали.
Ну, не только, возразил он с лукавой улыбкой, от которой я покраснела.
Он обнял меня за талию и поцеловал. Да, это верно значительную часть дня мы больше целовались, чем спали.
Спасибо, произнес Каллум, отпустив меня. За то, что пошла со мной и не зудела, когда я захотел повидать родителей.
Еще как зудела.
Тогда спасибо за то, что зудела минимально.
Не за что.
Туда? показал он пальцем.
Я кивнула, и мы пошли по дороге. Было безлюдно. Ни души, и это подтверждало правильность моих воспоминаний: в трущобах Остина строго соблюдался комендантский час.
Из-под ботинок поднимались пыль и грязь, и ветер возвращал их мне на брюки. От пронизывающего холода я поежилась и обхватила себя руками.
Ноги мои едва волочились, шарканье подошв звучало знакомо и успокаивало.
Привал? спросил Каллум, весело посмотрев на мою обувь.
Нет. Это напоминает Я подняла голову и увидела справа школу. Три одинаковых белых здания. Она была больше,
чем в Розе, и уж точно живее. Ее украсили всем, что подвернулось под руку. Густой черной жидкостью кто-то нарисовал крупные цветы, как бы стелющиеся по стене.
Одна сторона самого крупного здания была чем-то покрыта, и я почувствовала, как сдавило горло, когда вспомнила, что это такое.