Слухай, старик, перебил его Максим Максимович, скажи ты мне, белую аль черную соль вы варите?
Почто черную? удивился повар. Черная, та четверговая, пережженная. А! Ты, может, про то, государь, что соль она ноне с ржавчиной?
Ну, вот! обрадовался Максим Максимович и быстро загнул третий палец. То и Анница наказывала, чтоб ты мне ту ржавчину доглядеть дал.
Дак я ж тебе то и сказываю, батюшка, Максим Максимыч, войди ты в варницы, погляди сам вовсе проржавели цырени.
Максим Максимович загнул еще один палец. Вот и про цырени Анна Ефимовна паказывала ему. А повар уж взял его за руку и вел к двери варницы. Низкая дверь. Повар нагнулся и шагнул через порог. Черно там внутри, дымно. Максим Максимович назад даже подался. Но повар не выпустил его. Пришлось и ему нагнуться и шагнуть. Дымом так в лицо и пахнуло.
Войди, войди, хозяин, ништо. То со свету лишь не разглядеть будто. Вот круг печи-то обойди. Видней будет.
Он взял Максима Максимовича за рукав кафтана и обвел вокруг широкой ямы в земляном полу, откуда шел дым и пыхало жаром. Яма большая, больше трех сажен в поперечнике. Над ней на железных дугах подвешен железный ящик, а в нем что-то кипит и пузырится.
Вот она цырень самая, сказал повар, ударив деревянной мешалкой по краю ящика. Ты гляди, Максим Максимыч, закраины-те и то ржавые, и дно все как есть буграми ржавчина
наросла. Как соль выпарится, почнешь со дна соскребать, разом и дно скребешь. Соль-то, она вся как есть ржавая.
Покупщики бракуют, вспомнил вдруг Максим Максимович и загнул последний палец.
Как не браковать, сказал повар. Такая ль наша соль была? Первая, почитай, наша строгановская соль по всему нашему царству. А ноне, прямо сказать, не соль, а мусор. Глаза б не глядели.
У Максима Максимовича сразу глаза заело, слезы даже побежали. Не хотелось ему больше повара слушать. Подошел к двери, а около уж много работников набралось, с черпаками, с ведрами. Всем хотелось хозяйского брата послушать. Мало только говорил он.
Поглядел на них Максим Максимович. Серые все, а глаза красные, гноятся.
Надейка, сказал он. Глаза-то у их у всех, мотри, болят, либо что. Ржавчина то?
Старик вместе с ним вышел из варницы.
Да и у тебя тож, прибавил Максим Максимович.
То с дыму да с соли, батюшка, Максим Максимович. А руки-то, мотри.
Он протянул Максиму Максимовичу старые, покрытые рубцами руки.
У меня-то уж присохло, а вон у парней, что рассол таскают, гляди-ка. Покажь, Сысойка! Парень протянул красные руки в глубоких, мокрых язвах.
Ох, Надейка, вскрикнул Максим Максимович и закрыл глаза рукой. Не можно так! Больно ж им. Пусти их ноне. Пущай отдохнут. Может, заживут руки.
Не, Максим Максимыч, не можно. Покуль соль не выпарится, варю нипочем кончать не можно. А мне без их не справиться. Ништо, обтерпится. Как быть-то? Едучая она, соль-то.
А, может, вовсе б не варить ее, коль вред от ее? сказал Максим Максимович.
Старик не то засмеялся, не то закашлялся.
Кому вред, а кому польза, Максим Максимович, сказал он. Родитель твой, Максим Яковлич, на соли-то во какие хоромы поставил, он показал на высокий затейливый строгановский дом за речкой. Сам в их, чай, живешь.
Максим Максимович с удивленьем посмотрел на него.
Все богатство строгановское с соли той. Ты поговори Ивану Максимычу, батюшка, может, он тебя послухает. Безотменно цырени чинить надобно.
Максим Максимович стоял на месте, глядел на реку и молчал. Может быть, и не слышал, что ему старик говорил.
Повар поглядел на него, покачал головой и махнул подварку, чтоб шел подкидывать дрова в яму. Парни побежали с ведрами за рассолом, а повар с лопатой вошел в варницу мешать рассол. Максим Максимович опустил голову и тихо пошел назад по берегу. На варницы и не оглянулся.
Ну, и чуден хозяин тот! хмыкнул Сысойка. Чего у его в кулаке-то зажато? Другой рукой придерживает.
Не варить, слышь, соль! подхватил другой со смехом. Чудило!
Вот бы ему варю-то помешать. Расчихался б, небось!
Эй, вы, буде лясы точить крикнул повар из варницы. Тащи рассол.
Сысойка вдруг сгорбился, свесил голову, вытянул курносую, скуластую рожу и медленно зашагал, сжимая правой рукой левый кулак.
Работники так и загоготали.
Хозяин
Чего трешь? спросила Анна Ефимовна. Болят, что ль, глаза?
То от соли, сказал Максим Максимович, едучая она. У всех так.
Ну, а соль как? Черная?
Не, не черная. Черная-четверговая, а та с ржавчиной живет.
Черная же, стало быть?
Не.
Эх, не добиться толку от тебя. С ржавчиной же, говоришь. Чего ж не чистят они?
Повар сказал и так-де живут. От воды то, заливает.
Чего заливает? От рассола ж ржавчина. Видал?
Ох, Анница, у всех у их на глазах. А у меня гляди, нету?
Чего брешешь, Максим? Как ржавчина на глазах? Про цырени пытаю, не про глаза. Давно ль чинены год аль два?
То и я пытал перво-наперво. Так и молвил: коли чищены год аль два?
Чинены, не чищены.
Чинены? Эх, Анница, горе какое: спросил я чищены. Ты не серчай. Я тотчас вновь пойду, спытаю. Памятовал я, как же. На первый палец положено было.
На какой палец? удивилась Анна Ефимовна. И меня-то спутал. Куда уж тебе, недотепа! Сиди дома. Орёлку тотчас пошлю повара Надейку сюда покликать. Сама про все спытаю.