Очевидцы рассказывают, что перед выходом из местечка Бетча Шота Тибуа заметил полосатый столб с погнившим комлем. Столб лежал под обломками черепицы и досок. Это был пограничный знак с гербом Польши. Краски облезли, очертания герба почти стерлись. Тибуа остановил взвод, поднял столб, приказал прибить табличку и сам написал: «Польша»; столб поставили возле дороги. И гвардейцы роты вспомнили об оживающих пограничных столбах.
Вот и Польшу очистили от оккупантов, сказал Шота Платонович. Теперь дальше пойдем по столбовой дороге, до самой победы.
И какая радость светилась в его карих, с отливом зерен спелой пшеницы, глазах! Он будто уже видел салют в честь нашей победы. Но не довелось ему участвовать в великом торжестве. Шота Тибуа погиб. Указом Президиума
Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
3
Мы шли к стенам Берлина с жаждой справедливого возмездия. В страхе перед ним фашисты сопротивлялись с отчаянием обреченных. Предстояло жестокое сражение. Жестокое потому, что главари третьего рейха, видя неминуемую гибель, хотели всеми силами продлить дни своего существования.
С мертвых не спрашивают даже за гибель своих соотечественников, сказал немного позже, перед тем как пустить себе пулю в лоб, генерал Ганс Кребс, начальник генерального штаба сухопутных войск Германии.
Они хладнокровно планировали сражение за Берлин как самое кровопролитное за всю историю второй мировой войны. «Зона гибели миллионов» так было названо ими пространство от Одера до стен немецкой столицы, а сам Берлин «вулканом огня». Три оборонительных обвода с тремя промежуточными позициями опоясывали его. Дзоты, доты со скорострельными пулеметами и автоматическими пушками оседлали все возвышенности и перекрестки дорог. Картофельные поля и пашни густо засевались противопехотными и противотанковыми минами. Перелески и сады опутывались колючей проволокой с взрывающимися «сюрпризами». Мосты и виадуки начинялись сатанинской силой тротила. Под асфальтовую корку дорог и площадей прятали фугасы. Каждый квадратный метр на всем пространстве от Зееловских высот до Тиргартена таил в себе смерть. В узлы обороны были превращены все города, села и даже дачные поселки, лежащие на пути к Берлину. Каменные особняки, точно крепостные форты, стали гарнизонами пулеметчиков и стрелков. На балконах, чердаках и в подвалах свили себе гнезда «рыцари Гитлера» фольксштурмовцы, вооруженные фаустпатронами. Фаустпатрон, выкрашенный в белесый цвет, напоминал человеческий череп, насаженный на метровую трубу. Он пробивал броню танка с расстояния шестидесяти семидесяти метров. Гитлер делал большую ставку на фаустников. Они поджигали танки из-за угла. От удара фаустпатрона танк моментально терял управление, и танкисты сгорали в машине заживо.
Чтобы прорваться к Берлину, нужно было преодолеть зону сильных укреплений глубиною более семидесяти километров, форсировать три реки Нейсе, Даме, Шпрее и десятки каналов, бесчисленное количество рвов, оврагов и долин, которые от весеннего половодья превратились в сплошные озера.
В заключительном сражении советскому солдату выпало пройти огонь, воду и медные трубы. В трубах подземных коммуникациях Берлина пришлось также вести бой.
Мы знали, что нас ожидало, и были ко всему готовы.
Наше наступление через Зееловские высоты к Берлину шло под прикрытием огня из сорока двух тысяч орудий и минометов. И «зона смерти» была преодолена за четверо суток.
220-й гвардейский полк, в котором я был тогда заместителем командира по политчасти и заменил выбывшего из строя командира полка, шел в авангарде 8й гвардейской армии, действовавшей в направлении главного удара Первого Белорусского фронта.
Между окружной берлинской автострадой и Мюнхенбергом мы освободили лагерь военнопленных. Возник стихийный митинг. Меня подняли на башню танка. Но не успел я сказать первое слово, как послышался непонятный крик. Кричала русская женщина, пленница. Боясь, что она может опоздать отблагодарить нас за свое освобождение, женщина бросилась к нам и с криком бежала через всю площадь. На ее пути лежал большой клубок ржавой колючей проволоки. Ничего не видя от счастья, она налетела на него и застряла. Я спрыгнул с башни танка и помог ей выбраться. Она молча посмотрела на меня, затем расстегнула телогрейку, достала узелок, развязала его, и у нее на ладони оказалась горсть земли. Взяла щепотку и стала посыпать свои кровоточащие раны.
Что вы делаете? закричал подбежавший сюда врач полка. Гангрена!
Она взглянула на него уже улыбающимися глазами и сказала:
Не волнуйтесь. Я три года лечу свои раны этой земелькой. Она у меня целительная, смоленская...
После этого уже не было нужды в речах. Русская земля-исцелительница! Мы пришли сюда, к Берлину, чтобы больше никто никогда
не топтал погаными сапогами нашу святую землю.
И вот он, Берлин, вулкан огня, откуда взметнулось зловещее пламя второй мировой войны. Мы увидели его вечером 21 апреля. Огромное плато развалин. Широкая долина Шпрее от края и до края заполнена дымящимися нагромождениями. Где-то в центре вздымались желтые столбы огня и кирпичной пыли... С неба валились хлопья сажи и копоти черный снегопад. Земля, деревья, скверы кругом черным-черно. Весна, но зелени почти не видно, лишь кое-где светлели бледной бирюзой узкие полянки. Здесь было что-то вроде землетрясения. Оно длилось почти сорок дней и ночей: с начала марта и до момента нашего наступления с одерского плацдарма сюда ежедневно вываливали свой груз две тысячи американских и английских бомбардировщиков. Однако бомбами не берут города, ими только разрушают их. Разрушенный город сам собой превращается в сплошные баррикады. В нем легче обороняться. А наступать?.. Попробуй разберись в руинах незнакомого города где оборонительный рубеж, где просто глыбы рваных стен, лежащих вдоль и поперек улиц. Кому помогали на этом этапе войны американские бомбардировщики пусть решают военные историки, а нам, солдатам, подошедшим к Берлину, сразу стало ясно, что предстоят грозные и кровопролитные схватки.