Как, ну как Герман не понимает, что растить дочь с ним я больше не смогу! Конечно, она еще слишком мала, чтобы понять, что случилось, но какой пример ей сможет подавать подавленная несчастная мать, которая мирится с постоянными изменами?
Гера, я не смогу тебя простить, шепчу глухо.
А ты постарайся! рявкает Герман, и я вздрагиваю от его грубого тона.
Постарайся? повторяю эхом, смотрю на мужа и понимаю: он это вполне серьезно.
К тому же куда ты пойдешь? вкрадчиво интересуется Гера, изгибая уголок губ в усмешке. На что будешь жить? Если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, идти тебе некуда. Работы и своих денег у тебя тоже нет.
Ну разумеется, у меня нет работы и собственных денег, потому что я в декрете с ребенком. И пойти я могу разве что к Алене. Если это не она Глаза снова наливаются слезами, стоит только подумать, что меня предал не только муж, но и подруга.
Надеюсь, тебе хватит мозгов верно оценить ситуацию. Ну что ты так на меня смотришь, как побитый олененок? Хорош реветь!
Однако слезы все продолжают катиться по щекам, и я шмыгаю носом, болезненно морщась.
Вот тебе еще повод принять единственно верное решение: я не отдам тебе дочь, так и знай. Если уйдешь, уйдешь одна. Я не разрешу тебе с ней даже видеться, безжалостно продолжает добивать меня Герман.
Сердце тут же ухает вниз, и внутренности стягивает тугим узлом. Дыхание сбивается, и я в полном шоке смотрю на мужа. Он ведь знает, как я люблю Лику. Больше всего на свете. И никогда, ни за что ее не брошу.
Ты не посмеешь! сиплю ошеломленно.
Еще как посмею, многообещающе прищуривается Герман. Я могу прямо сейчас позвонить, дочь заберут у моей матери и увезут туда, где ты ее никогда не найдешь. Ну, что скажешь? Все поняла или еще добавить?
Внутри все леденеет от озвученной им перспективы. Его вид прямо кричит о том, что он действительно это сделает заберет у меня мою Лику.
Я все поняла киваю, с трудом глотая возникший в горле ком гигантских размеров.
Точно поняла?
Точно, еле выдавливаю. Тело пробивает озноб, а к горлу снова подступает тошнота: так тяжело мне дается этот ответ.
Умница. Герман наклоняется ко мне и проводит большим пальцем по губам. Мне дорогого стоит выдержать это прикосновение. Прикосновение, которое я так любила раньше. Все, действуй. И приведи себя в порядок, выглядишь как пугало.
Муж выходит из кухни, а я хватаю со стола голубую тарелку и швыряю ему в след. Она бьется об уже закрытую дверь, не достигая адресата.
Что-то многовато на сегодня осколков Солонка, тарелка, мое сердце
Обнимаю себя за плечи, пытаясь унять слезы и дрожь, бегущую по всему телу, но ничего у меня не выходит. Снова всхлипывая, злобно пихаю ни в чем не повинное мясо в духовку и выпрямляюсь, прищуриваясь и поджимая губы.
На место отчаянию и разъедающей душу боли приходит мрачная решимость.
Муж прав: если он изменяет мне с Аленой, идти мне, тем более с дочкой, некуда и не на что. Есть крестная, но она живет в деревне, а сейчас я даже позвонить ей и то не могу она лежит в больнице после тяжелой операции. Помочь ничем
не сможет, разнервничается, и все.
А еще я не врала Гере. Я поняла.
Точно поняла, что все равно заберу Лику и уйду. Вот только придется действовать скрытно и подготовить почву: найти жилье, работу, отложить денег на первое время и на адвоката лучшего, которого смогу найти.
Значит, на какое-то время придется стиснуть зубы и играть роль жены.
Боже, дай мне сил.
А пока Ты хотел ужин, дорогой? Ты его получишь.
Глава 3. Разнообразие
МашаК приходу гостей я еле-еле успеваю закончить все запланированное, и, когда раздается звонок в дверь, как раз рассматриваю лицо в зеркале ванной комнаты.
Вид у меня, конечно, так себе, но патчи под глаза, а затем консилер и пудра практически полностью спасли положение.
Ты где? слышу громогласный голос Германа из коридора. Давай скорее.
И если раньше я бы радостно полетела к нему, чтобы вдвоем встретить гостей, как обычно, то теперь делаю каждый шаг через силу.
Когда подхожу ближе, муж проходится взглядом по мне и приталенному платью пудрового цвета.
Все успела?
Да, киваю.
Старательно сдерживаю ехидную улыбку. Ужин выйдет что надо.
Через минуту Стояновы проходят внутрь, и муж приобнимает меня за талию.
Я за малым не дергаюсь, чувствуя, как жжет то место, которого он касается. Приходится терпеть.
Гера говорил, что Стояновы в браке почти двадцать лет, но Игорь Валерьевич, высокий брюнет лет сорока с небольшим, до сих пор смотрит на стройную жену-шатенку так, словно она самое важное в мире сокровище и они только что поженились.
И Елена Александровна отвечает ему ровно таким же взглядом.
Значит, можно пронести любовь через года, не растерять то, что было изначально?
Жаль, это не про меня и мужа. Моего Германа хватило ненадолго. Я мельком смотрю на него и гадаю: и правда, насколько его хватило? Когда он начал мне изменять? Через год? Два? Когда я забеременела? Или сразу?
Душу раздирает обида. Он ведь сам говорил, что любит во мне все начиная с волос и заканчивая пальцами на ногах. Врал?
Когда с приветствиями покончено, мы приглашаем гостей в столовую.