И в третий раз поднялся над тайгой солнечный диск. С еще большей наглостью напали на грибника комары, но он уже не отмахивался,
лежал не двигаясь, без мыслей, без желаний.
Откуда-то доносился лай.
Грибник поднял голову: «Хм, живой Что же ты ешь, собачий сын? Собачий Собака Ел, пил, пища А ведь говорят, что собачатина полезна Ведь, кажется, у Джека Лондона съедали собак Захочешь жить, и кошку съешь В путешествиях всегда собак ели, да и не только собак, бывало, друг друга жрали Ну, я бы человека не стал. Хотя было же племя людоедов. А жрать хочется Без еды уж точно погибну».
Он забылся на мгновение и тотчас ощутил горячее дыхание собаки, ее шершавый язык Пес тормошил его лапами, пытался разбудить, но человек лежал тихо, затаился, набирал силы.
«Кусочек мяса Только кусочек, и я смогу искать, двигаться, жить. Надо схватить эту собачонку. В ней мое спасение. Можно сделать шашлык на костре. Напиться крови и снова стать на ноги. Если не поймаю собаку сейчас, то просто умру от истощения и бессилия».
Его руки осторожно потянулись к собачонке, он весь напрягся, хищный, голодный огонек зажегся в глазах грибника. Рывок, и он схватил перепуганную жертву, прижал к земле грудью и с неимоверной силой, откуда и взявшейся, сдавил горло собаки.
Дружок взвизгнул, подергался в последней конвульсии и обмяк.
Грибник приподнялся. Рукавом пиджака вытер пот со лба. Руки его противно дрожали.
И вдруг он услышал звонкий мальчишеский голос:
Мам! Ты не видишь Дружка?
Отца ищет. Рюкзак и ведро нашел, теперь, наверно, и след взял!
А чо ж молчит? Дружок! Дружок!
Короткого визга мать и сын не услышали.
Дружок! Дружок! Дружок!
У-у-у застонал грибник, и голова его безвольно упала на еще теплую собачью шерсть.
Друг
Впрочем, его лай не представлял никакой угрозы. Маленький, беленький, пушистый, с торчащими беличьими ушками, но беспородный, каких немало бегает по улице, путаясь в ногах прохожих.
Жить бы ему да жить, кататься как сыр в масле среди роскошной мебели, в тепле и уюте, но, на беду, принесли однажды к ним породистого щенка. Щен, как и свойственно уличному, вонял псиной. Он был толстолапый и неуклюжий. Красный, с вислыми ушами, из породы сеттеров.
Шарик порычал на него для порядка, дабы знал незнакомец, кто здесь главный.
С этого дня они бегали по комнате, лаяли, рычали и кувыркались. Шарик проявлял чудеса изворотливости. Он изматывал щенка своими прыжками и молниеносными укусами, а когда получал достойный отпор, то повышал голос и одерживал верх. Вообще-то он был общительным, добрым весельчаком и быстро забывал о ссоре. Когда же в миске появлялась еда добродушию приходил конец. Шарик преображался. Он становился деспотичен и зол как волк и, несмотря на свой маленький рост, умел показать острые белые зубы.
Щенок поджимал хвост, унизительно подползал и умоляюще тявкал.
«Дай же хоть косточку», говорили его круглые темные глазки, но Шарик был неумолим: дружба дружбой, а мое не тронь.
Щенок облизывался, и голодные слюнки текли с его обвисших губ. Только насытившись, глава дома отходил, благосклонно разрешая доесть остатки.
Вскоре Шарик уловил, что его сородича зовут Арсом.
Арс, Арс! подзывал хозяин и гладил подросшего пса по широкой спине.
А Шарику чертовски хотелось, чтобы ласкали его одного. Воспитанный в роскоши, он был эгоистичен и ревнив. Но хозяин почему-то не обращал на него внимания. Тогда Шарик больно укусил Арса и тотчас получил шлепка.
Пошел вон, надоеда! раздался грубый голос.
Так обращались с Шариком впервые, и он, покосившись, обидчиво отошел.
Теперь уже не трепали его по кудрявой шерстке, не сажали на колени, а только слышалось:
Цыц! Не мешай! Надоел, проклятый!
Шарик, понурясь, завистливо следил, как ласкают Арса, чему-то учат и скармливают ему вкусные кусочки мяса.
Но Шарик умел все забывать и все прощать. Он снова начинал шумную игру, задирал сильного, но неповоротливого Арса.
Так прошла зима. За окном еще лежал снег, но весеннее солнце уже проникало сквозь чистые стекла, и Шарик часто лежал, пригретый теплым лучом, блаженно закрыв глаза и вытянув лапы.
Однажды он сладко посапывал, как вдруг получил сильный удар по голове. Песик вскочил, взвизгнув от боли, и хотел спрятаться под кровать, но рядом, пригнувшись к полу, стоял Арс. Глаза его хитро поблескивали, а хвост игриво вилял. Он явно предлагал игру. Шарик освирепел.
Он яростно набросился на Арса. Только на этот раз ему не удалось одолеть окрепшего пса. Арс не упал на спину, как это бывало, не задрал свои толстые лапы и не заскулил, прося пощады. Он стоял, как великан, вдвое выше своего противника, глухо рычал, убирая голову, подставляя зад, который не так-то просто прокусить.
Так и не сокрушив своего обидчика, Шарик поплелся в другую комнату.
В этот же день он потерпел второе поражение. Когда брошенная колбаса упала на пол, Арс первым овладел ею. Этого Шарик стерпеть не мог. Он подбежал и тотчас поплатился. Острые длинные клыки Арса впились ему в спину. Шарик потерял опору, повис в воздухе и завизжал. Сеттер мотал его как тряпку, вытрясая последнее зло. Потом он отпустил Шарика и с жадностью съел всю колбасу.