Вот черт, разбазарился, чтоб тебе провалиться, негодовал я. Сейчас с каждого судна высунется вахтенный, и тысяча вопросов: «К кому? Зачем? Кто и откуда, да еще пьяный?» Тьфу, развели псарню.
Я отступил еще на шаг и узнал флотского.
Бич! Дружок! обрадованный, позвал я. Ты что, не узнал? Хитрец, не пошел с нами у других пристроился
Пес умолк, прислушался, потянул носом.
Ну вот, узнал, свои!
Я протянул руку, чтобы погладить друга, но он будто сбесился. Взлаял так, что на губах пена выступила.
Эх ты, предатель, буркнул я и заметил сонные глаза и приплюснутый нос за стеклом иллюминатора.
Лицо явно ухмылялось и торжествовало.
«Вахтенный матрос, догадался я. Конечно, без посторонних спокойнее».
Пришлось ретироваться и топать на морвокзал, проклиная себя, собаку и морду в иллюминаторе.
Прошло два года.
Был декабрь. Нас поставили в док и после осмотра корпуса снова толкнули к заводскому причалу. Я, как обычно, готовил кормовые концы, когда вдруг услышал:
Вот он!
И точно, на причале сидел Бич, живой, здоровехонький, и приветствовал нас кончиком хвоста.
Бич! Бич! крикнул я. Дружище!
Пес явно ждал нас и нетерпеливо перебирал лапами. Лишь только укрепили трап, он был тут как тут и, по обыкновению, старательно обнюхал каждого. Не избежал этой процедуры и я. Более того, он, подхалим несчастный, лизнул мою руку в знак особого ко мне расположения.
Ну плут, ну двуличный, журил я его, а сам был безмерно рад вернувшемуся другу.
И все началось, как и два года назад. В своей жизни я не встречал дисциплинированнее и неподкупнее «вахтенного». Ибо Бич, в отличие от иных, был всегда сыт и в деньгах не нуждался.
Мы честно отмолотили с ним зиму, а когда настало время покидать завод, я решил оставить собаку у себя на траулере.
Мне уже известна была его манера ускользать, и я принял необходимые меры. В первую очередь
попросил капитана предупредить меня заранее об отходе. Естественно, объяснил причину.
Весь день мы прождали буксирный катер. Все было готово к отходу: и машина на «товсь», и команда в сборе. Лишь концы и трап связывали нас с берегом. Майское весеннее солнышко шариком закатывалось куда-то за горы, и на судах спускали государственные флаги. Буксира все не было.
Сейчас подойдет. Сейчас подойдет, отвечала диспетчерская, и мы убеждались, что самый длинный час у портового флота.
Прошел ужин, за ним чай. Давно растворились в синеве красные прожилки заката, на судах горели осветительные огни. Пес сидел на своем штатном месте, на телогрейке у трапа, и, казалось, ни о чем не догадывался. Упитанные чайки дремотно покачивались на воде, как чучела, забытые на ночь. Но вот взвыла сирена катера, вспугнула птиц, и все пришло в движение: под напором буксира качнулось судно, засуетились люди, закрутилась лебедка. И хотя я был все время начеку, все-таки опоздал, прозевал Бича, он оказался проворнее. Еще не кончился сигнал сирены, а он пробежал по трапу. Что самое интересное, не махнул куда-то, как бывало, по своим делам, а сел на берегу и смотрел, вроде бы усмехаясь: «Ловите рыбку, а мне с вами не по пути. Мне и на берегу неплохо. Море не моя стихия».
Бич! Бич! Иди ко мне! Бич!
Пес смотрел на меня так, будто никогда не видел. Вот это финт, мы стали чужими в одно мгновение до отхода.
Разве сразу я мог понять, сообразить, что за те многие годы, которые Бич прожил в порту, он изучил всю нехитрую механику судовой службы? Он угадывал настроение палубной команды, понимал их слова и жесты, улавливал волнение, обычное перед отходом в рейс, и чуял, что судно уйдет. Чуял инстинктивно и, как крыса с тонущего корабля, бежал на берег. Но самое главное, он всегда с беспокойством следил за работой со швартовыми концами. Стоило подойти и взяться за кнехт, как Бич уже скулил и заглядывал в глаза. Но бывали и местные перешвартовки на акватории завода, тогда пес оставался на борту. Просто уму непостижимо, как он угадывал, что переходим на другой причал, а не уходим в море? Ведь в обоих случаях швартовка с подъемами трапа была налицо. Разница лишь в команде: все на борту или нет. А может быть, ему передавалось настроение?
Братва! Подождите! завопил я. Не отдавайте концы! Не прикасайтесь к трапу!
С суточной порцией свежего мяса, рискуя схлопотать выговор от начальства, я ринулся на берег, а повар на камбузе, наверное, точил огромный нож. Но другого выхода у меня не было. Я не силен в собачьей психологии, но сообразил, что надо «сбавить ход» и подходить к Бичу спокойно.
На! протянул я ему кусок. Ешь!
Пес аппетитно облизнулся, и даже слюна повисла на губе, но ко мне не подошел. Он недоверчиво посмотрел на мои руки, глянул в глаза и, отбежав, сел поодаль. Видно, мое возбуждение передалось ему. Он почуял фальшь, опасность. Зазвать его на судно уже не оставалось надежды.
Бич! На, на! как можно непринужденнее, ласковее произнес я.
Пес сидел в метре от меня, настороженный, недоверчивый и угрюмый. И тогда я бросил кусок на землю возле своих ног. Это была последняя попытка.
А с траулера кричали:
Давай на борт! Оставь его!