Без четверти шесть.
Впоследствии, за бутылкой, старший караульный пересказал нам ход событий. Сам он аккурат резал табак, когда заявился капитан в сопровождении сержанта.
Снять эту карту со стены! распорядился Потрэн.
За картой обнаружилось круглое отверстие. Не требовалось особо напрягать слух: каждое слово, произнесенное в камере, доносилось отчетливо. Вот кто-то зевнул во весь рот (помнится, это был я), и слышно было, как клацнули зубы.
Хорошо, что мы наконец-то одни, четверть часа спустя изрек Альфонс Ничейный. Можно потолковать по душам, не опасаясь, что тебя подслушают.
И в карцере, право слово,
есть свои преимущества, согласился с ним Хопкинс.
Воцарилось молчание минут на сорок пять.
Следует заметить, что жарища стояла неимоверная, а приносить в караульное помещение еду и питье категорически запрещается, даже капитан не вправе нарушить запрет.
В половине восьмого послышался голос Альфонса Ничейного:
Вот что, парни! Давайте дадим клятву что бы с нами ни случилось, а секретов своих мы нипочем не выдадим.
Клянемся!
Вслед за тем мы добрых полчаса посиживали да почесывались. В карцере спешить некуда, а уж секреты выдавать и вовсе незачем торопиться. Наконец молчание нарушил Хопкинс, заметив, что жарища в этой Африке ужасная.
По-моему, эскимосы не стали бы возражать против такого климата, решил блеснуть я своей многосторонней образованностью.
В какой стране живут эти твои зекскимосы? лениво поинтересовался Чурбан Хопкинс.
Эх ты, серость! не сдержал я издевки. Уж такие-то простые вещи мог бы знать. Есть такая страна, Северный полюс называется, по имени ее открывателя, и там одиннадцать месяцев в году без зимнего пальто на улицу не выйдешь.
Еще раз предупреждаю, вмешался в разговор Ничейный, держите рот на замке. Бедняга Потрэн малость не в своем уме, но пусть это останется между нами.
Солдат он бравый и в боях закаленный, искренне похвалил сержанта я, вот только к старости прихватила его эта как ее? болезнь преследования.
Вбил себе в голову, будто бы мы всё делаем ему назло, с жалостью произнес Хопкинс, а ведь мы, хоть убей, не способны на такое. Да еще по отношению к своему справедливому командиру, человеку в годах.
По этой же причине он и на капитана взъелся, с глубоким сочувствием в голосе вставил Альфонс Ничейный. Чудится ему, будто капитан тоже его преследует.
Чуть завидит капитана, и давай костерить его на чем свет стоит.
Может, Потрэн вовсе и не злобится на капитана, словно размышляя вслух, сказал Хопкинс. Просто мухлюет он с нашим жалованьем, вот и боится, как бы начальство не пронюхало.
Про это дело, ребята, тоже молчок!
Ты когда заметил?
Видишь ли, подозрительно стало, когда Бежар, бедолага, в пятницу коньки отбросил, а в субботу, стало быть, явился с того света жалованье свое получить. Иначе как он мог в списке наличного состава оказаться?
Что бы вы тут ни говорили, а мне наш сержант по душе, прочувствованно высказался Хопкинс. Служака что надо, другим бы на него равняться. И на нас он зла не держит, разве что ревнует из-за буфетчицы своей.
И зря! сказал я не без сочувствия в голосе. Буфетчица верна ему и сроду не предаст, потому как и он ее не выдаст. Смотрит сквозь пальцы на ее хм провинности.
Напрасно ты на нее нападаешь, ведь она ради простых солдат старается. Ежели кто наказан и в буфет ему нельзя ни ногой, эта добрая душа с заднего хода выпивкой да куревом снабжает.
Вот так мы и трепались промеж себя, ненароком выбалтывая всякие секреты.
Только бы никто не узнал, что грабеж на складе тоже дело рук нашего Потрэна, сказал Альфонс Ничейный. Смотрите, ребята, об этом ни гу-гу!
Из трубы донесся протяжный хриплый рев, словно и впрямь включили вентилятор.
Неправда! вскричал Чурбан Хопкинс. Если человек чокнутый, то вовсе не обязательно грабитель.
Да ведь он и сам об этом не подозревает. Мне доводилось наблюдать лунатиков: они, когда не в себе, запросто могут проникнуть куда угодно. Вот и Потрэн наш, бедняга, тоже лунатик.
Что ты говоришь!..
То и говорю, что своими глазами видел. Позавчера ночью только никому не рассказывайте. Волосы дыбом, босой, в простыню замотанный, выходит из-за столовки и крадется вдоль крепостной стены в потемках. Чувствует что больной, что старость подступает, вот и чудится ему, будто бы все против него. Потому и на капитана ополчился.
И все ж таки он капитана почитает! В прошлый раз при мне сказал писарю: «Я к господину капитану с полным моим почтением, вот только он больно нервный да издерганный сделался с тех пор, как это ранение в спину получил».
Ну что ж, пора спать, зевнул Альфонс Ничейный.
Однако не успели мы расположиться на ночлег, как распахнулась дверь камеры, и на пороге возник Потрэн. На беднягу было жалко смотреть: усы торчком, глаза налиты кровью, раздувающиеся ноздри ходят ходуном, хватая воздух, зубы скрежещут Видать, служба изнурила. И то сказать, выполнять обязанности сержанта в серьезном форте это вам не кот начихал.
Вы знали что я буду подслушивать? Осиплый голос не поднимается громче шепота, однако звучит пугающе.