Для судопроизводства требовалось, чтобы обвиняющий доказал свое обвинение;
если же не было достаточных улик, то иногда предоставлялось решить присягой, причем спрашивали обвиняемого, хочет ли он «взять присягу на свою душу или отдать ее на душу обвинителя». По словам Олеария, на присягавших смотрели с презрением: их долго увещевали не присягать, а если это делалось, хотя бы и в правом деле, то присягавших на некоторое время как бы отлучали от церкви. Олеарий при этом говорит, будто в течение трех лет не позволяют им принимать святое причастие; а если по дознанию оказывалось, что присяга дана ложно, то виновного секли кнутом, ссылали в заточение в Сибирь и позволяли причаститься лишь перед смертью.
Этот дикий обычай подвергать обвиненных пытке, сильно распространенный и в других странах в те времена, указывает ясно на крайне суровые нравы. Считали тогда несправедливым осудить человека, если он сам не сознавался в том, в чем его винили, и, желая вымучить признание страшными истязаниями, нередко вынуждали людей ни в чем не повинных взводить на себя небывалые вины.
Убийц, умышленно убивших кого-либо, сажали в темницу на шесть недель, затем отсекали им головы. Обвиненного в воровстве подвергали пытке, чтобы узнать, не украл ли он еще чего-либо. Если оказывалось, что он впервые воровал, то его секли плетью на пути от Кремля до большой площади, где палач отрезал у него ухо, затем на два года сажали в тюрьму. Если вор попадался второй раз в краже, ему отсекали другое ухо, сажали в темницу, а затем ссылали в Сибирь.
Ужасное наказание присуждалось жене, убившей или отравившей своего мужа: ее живую закапывали в землю по шею и держали таким образом до смерти.
Неплатящих должников тоже постигала суровая кара: их, кто бы они ни были, сажали в долговую тюрьму (яму) и ежедневно выводили на площадь перед приказом и там целый час били по голеням гибкими прутьями толщиной в палец (батогами). Такого рода наказание называлось «ставить на правеж». Случалось, что наказывающие, получив взятку, били слегка или делали только вид, что бьют; а иногда подвергавшиеся наказанию клали в сапоги или толстые куски шерсти, или деревянные лубки, по которым и приходились удары прутьев. Если должник решительно не мог уплатить долг и никто его не выручал из беды, он должен был идти в кабалу к заимодавцу и служить ему.
Кроме этих наказаний, были в ходу разрезание или вырывание ноздрей, битье батогами и сечение кнутом по обнаженной спине.
Присоединение Малороссии. Богдан Хмельницкий
Посполитая Речь оставалась по-прежнему тем же исключительно «панским» государством с бессильным королем во главе, с порабощенным и угнетенным народом внизу, необузданной шляхтой и всесильными магнатами, настоящими государями-самодержцами в своих владениях. Подавленный панством простой народ, особенно православный, был главным источником казачества. Чем тяжелее становился гнет, чем горше были для православного люда насилия панов да арендаторов и поругание не только человеческого достоинства, но и самого заветного достояния веры, тем сильнее росла вражда и злоба у крестьян к своим поработителям и ко всему строю Польского государства, тем больше было побуждений уходить из горькой панской неволи на вольное казацкое житье.
Владислав IV, король доброжелательный
и очень склонный к военной славе, несмотря на все свои попытки, не мог облегчить православный южнорусский народ от притеснений, не мог и увлечь поляков к боевым подвигам. Польские, литовские и западнорусские паны не походили на своих предков не думали ни о славе, ни о благе своего отечества. Шумное веселье, широкий разгул, безумная роскошь и необузданный произвол вот что тешило тщеславие панов. Всякие начинания, которые требовали от них каких-либо жертв или труда, были ненавистны им и встречали решительный отпор с их стороны на сейме, без разрешения которого король не мог ничего предпринять. Здесь требовалось единогласное решение вопросов; довольно было хотя бы одному депутату заявить о своем несогласии и дело не могло состояться. Понятно, сколько всякой неправды творилось при этом: богатым магнатам нетрудно было подкупить одного или нескольких депутатов, и они, как говорилось тогда, «срывали сейм», если там решалось дело, неугодное всесильным панам. Депутаты выбирались обыкновенно в разных городах на местных сеймиках из шляхтичей; при этом богатые паны, угощая и щедро одаривая избирателей, тоже «вольных» шляхтичей, легко могли добиться выбора в депутаты угодных им лиц.
Паны всегда смотрели враждебно и опасливо на военные затеи своих королей, боялись, что они, опираясь на преданное им войско, могут усилиться и ослабить панское могущество; сверх того, война требовала издержек, новых налогов, грозила, стало быть, и панскому карману, а если очень уж разгоралась, то могла потребовать «посполитого рушения» общего вооружения, причем все шляхтичи, способные носить оружие, должны были идти в поход.