Рознь между царем и патриархом усиливалась.
Наконец, летом 1658 года произошел окончательный разрыв. 6 июля был при дворе большой обед по случаю приезда в Москву грузинского царя Теймураза. Высокий царский гость шествовал с большим церемониалом во дворец. Окольничий Хитрово наблюдал за порядком, расчищал путь; в это время пробрался сквозь толпу патриарший боярин, посланный к царю, и подвернулся как раз под руку Хитрово, когда он отгонял палкой напиравшую толпу любопытных; удар достался и
на долю патриаршего посланца.
Не дерись, сказал он. Я неспроста пришел сюда, я от патриарха!
Не дорожись патриархом! ответил Хитрово и ударил его снова палкой по лбу.
Едкое чувство обиды заговорило в сердце Никона, когда посланный им боярин жаловался ему на Хитрово. Уже то было тяжело самолюбию патриарха, что государь не позвал его на торжественный обед, тогда как, по обычаю, ему следовало быть там; а тут еще окольничий дерзко оскорбляет его посланца, дает ясно понять, что теперь уже можно и не обращать внимания на патриарха.
Царское величество гневается на тебя и потому не пришел ко всенощной, не велел ждать его и к обедне Ты оскорбляешь царя пишешься «великим государем», а у нас один великий государь царь.
Называюсь так не по своей воле, отвечал Никон. Так желал и велел мне называться и писаться его царское величество. У меня есть на то грамоты, написанные собственною его рукой
Царское величество, перебил Ромодановский, тебя почтил как отца и пастыря, но ты не понял, и теперь государь приказал сказать тебе, чтобы ты впредь не писался и не звался великим государем.
Не вынесло этого удара сердце Никона: он понял, что время его прошло, что козни бояр удались. Отслужив литургию и приняв Святые Тайны, он написал царю следующее письмо:
«Се вижу, на мя гнев твой умножен без правды, и того ради и соборов святых во святых церквах лишаешись; аз же пришлец есмь на земли; и се ныне, дая место гневу, отхожу от места и града сего, и ты имаши ответ пред Господом Богом о всем дати».
Это письмо Никон отправил царю; государь, прочитав, вернул письмо без ответа с патриаршим посланцем. Тогда Никон решился исполнить свое ранее задуманное дело. При конце обедни обратился он к народу с поучением сначала прочел слово из Златоуста, затем заговорил о самом себе.
Ленив я был учить вас, сказал он между прочим, не стало меня на это, окоростовел от лени, и вы окоростовели от меня Называли меня еретиком, иконоборцем за то, что я новые книги завел, камнями побить меня хотели. С этих пор я вам не патриарх
Слова эти поразили народ, поднялся говор, шум. Трудно было разобрать, что говорил дальше патриарх. Потом одни заявляли, будто он сказал: «Будь я анафема, если захочу быть патриархом», но другие отвергали это показание.
Кончивши свою речь, Никон снял патриаршее облачение, надел мантию и черный клобук. Народ, наполнявший церковь, был сильно встревожен: многие плакали, другие кричали, что не выпустят его без государева указа. Некоторые из духовных лиц спешили к царю. Никон остался среди церкви; он был в большом волнении: то садился на ступени амвона, то вставал и направлялся к выходу, но народ его удерживал.
Никон, конечно, ждал, что государь сам будет просить его остаться; ждал этого и народ. Но вышло не так. Когда царю дали знать о случившемся в Успенском соборе, он был сильно озадачен.
Я будто сплю с открытыми глазами! проговорил он и послал князя Трубецкого и Стрешнева узнать у патриарха, что все это значит, кто его гонит.
Никон отвечал, что уходит по своей воле, что не хочет носить на себе царский гнев. Хотя ему и было передано от царя, чтобы он не оставлял патриаршества, но Никон, конечно, не того ждал: он надеялся от самого царя услышать ласковое слово примирения,
ждал, что сам государь придет к нему, своему «собинному другу», но этого не случилось. Никон снял с себя мантию, вышел из собора и пешком отправился на подворье Воскресенского монастыря. Здесь переждал еще два дня, быть может, все еще надеясь, что царь первый сделает шаг к примирению. Царь молчал. Тогда Никон уехал в Воскресенский монастырь.
Никон сначала, казалось, искренне хотел отказаться от патриаршества, просил государя скорее избрать ему преемника, чтобы церковь не вдовствовала; снова подтвердил, что сам не хочет быть патриархом, и по желанию царя благословлял митрополита Крутицкого заменять себя.
Как враги Никона ни хлопотали охладить чувства государя к Никону, но добродушному Алексею Михайловичу, видимо, было жаль Никона, который словно хотел забыть о власти, трудился очень усердно в своем Воскресенском монастыре, занимался каменными постройками, копал пруды, разводил рыбу, расчищал лес.
Царь давал ему денежную помощь на украшение монастыря; даже, в знак особенного внимания, в большие праздники посылал ему в монастырь лакомые яства. Никон мог еще надеяться на примирение с царем, но, на его беду, случились события, которые усилили рознь.