«Старшины нас покинули, кричали многие, Хмельницкий всему виной! Он, злодей, изменник, погубил нас!»
Наконец «хлопы», из которых состояло большинство казацкого ополчения, на своих сходках стали поговаривать о том, чтобы выдать королю своих начальников. Проведав об этих толках, Богун задумал тайком уйти с казаками из стана. Ночью с 28 на 29 июня казаки свезли на болото возы, шатры, кожухи, мешки, седла, из всего этого соорудили три плотины и начали тихо, незаметно ни для своих, ни для поляков, уходить отряд за отрядом. Утром 29 июня, когда проснулись в стане, кто-то крикнул:
«Братцы, все полковники ушли!»
Ужас охватил всех, толпы «хлопов» кинулись на плотины в таком множестве, что они не выдержали и народ стал тонуть. Напрасно Богун с другого берега уговаривает «хлопов» переходить мало-помалу; тщетно казаки кричали им: «Стойте, стойте! Тише!» Оторопевший от страха народ напирал толпами.
Поляки сначала и понять не могли, что творится в казацком стане, думали, что это какая-нибудь новая хитрость Богуна, что казаки притворным бегством хотят завлечь в свой табор врагов. Но спустя некоторое время поляки кинулись на оставленный казацкий табор, завладели всеми припасами, двадцатью восемью пушками, знаменами и прочим, затем принялись добивать бегущих.
После разгрома казацкого стана «посполитое рушение» было распущено, король уехал в столицу, а тысяч тридцать войска двинулись громить Украину; поляки надеялись теперь стереть казачество с лица земли.
Хан продержал у себя Хмельницкого как пленника до конца июля, затем отпустил его, взяв с него, вероятно, значительный выкуп. Таким образом, предательство хана мало того что погубило казаков под Берестечком, но и лишило их главного вождя в самое опасное время. Хмельницкий, освободившись от хана, прибыл в местечко Наволочь, где с горя три дня и три ночи пил без просыпу. Сюда стали сходиться к нему жалкие остатки казацких полков. Но здесь-то и сказалась необычайная сила воли Богдана: он не упал духом, не потерялся в несчастье, несмотря на то что казацкое дело, казалось, погибло, а сам он упал в глазах и казаков и народа, видевших в нем изменника.
На Масловом Броде, на реке Русаве, собралась так называемая черная рада. Здесь обвиняли Хмельницкого за то, что он покинул войско под Берестечком. В разных местах Украины на сходках осуждали Богдана как изменника, а он всюду смело являлся,
с бодрым видом, с решительной речью, выставляя на вид, что он не считает еще дело потерянным. Прибыл он и на Маслов Брод, и спустя некоторое время казаки, незадолго перед тем проклинавшие его, готовы были идти на верную смерть по одному знаку его. Таково было обаяние этой сильной личности!
Ожил и народ и вооружился поголовно, готовясь опять к борьбе не на жизнь, а на смерть. Лишь только польское войско вступило на Украину, жители попутных сел и городов начали поджигать свои жилища, истреблять всякие запасы, портить дороги и мосты, беспрестанно нападать на польские отряды, не давая им покою ни днем ни ночью. Эта народная злоба приводила поляков в бешенство; они, овладев каким-либо селом, предавали непокорных поселян беспощадному поголовному истреблению, невзирая на возраст и пол. Русские на пленных поляках тоже вымещали свое озлобление, не уступая в зверстве своим заклятым врагам. Хмельницкий не в силах был остановить сильного неприятеля, тем более что литовский гетман вел новые силы на помощь полякам и занял Чернигов, а затем и Киев.
В конце августа силы польские и литовские сошлись под Белой Церковью. Неподалеку стоял с войском и Хмельницкий; силы его были невелики, по большей части состояли из новобранцев, отваживаться на битву было слишком смело, и он предложил мир. Поляки тоже были утомлены войной; они видели, как трудно вести борьбу с ожесточенным народом, притом наступила осень: припасы добывались с большим трудом. Польские вожди согласились вести переговоры. Скоро казаки проведали, что гетман склоняется к миру, что он готов идти на большие уступки полякам, и пришли в сильное волнение. Когда польские комиссары ехали, охраняемые значительным отрядом, в замок для переговоров, казаки толпились вокруг, кричали, свистали, грозили им.
Один из комиссаров, старик Кисель, высовываясь из своего экипажа, старался успокоить толпу и говорил им кротко:
Друзья мои, мы не ляхи; я русский; мои кости такие же русские, как и ваши.
Твои русские кости слишком обросли польским мясом! кричали ему в ответ казаки.
Гетман и полковники, унимая буйную толпу, поспешили навстречу комиссарам и почтительно ввели их в замок.
По окончании договора Хмельницкий и полковники вышли из замка к толпе казаков. Водворилось молчание; начали читать договор; но лишь только «хлопы» заметили, что число казаков уменьшено и что многим придется опять вернуться под власть панов, как поднялся сильный шум.
Раздалось несколько выстрелов. Богдан и полковники скрылись в замке. Разъяренная толпа готовилась брать его приступом. Камни полетели в окна Комиссары трепетали от страха, но Хмельницкий выказал необычайное присутствие духа. Он снова вышел из замка со всеми старшинами. Некоторые из толпы с поднятыми саблями и дубинами двинулись было против него; он положил нескольких своей булавой, а за ним и полковники саблями или своими перначами разгоняли «хлопов». Войсковой писарь кричал им: