Ярость черни, казалось, была ненасытна. Несчастные евреи были избиваемы тысячами Гайдамацкие бесчисленные загоны (шайки), по словам летописи, кружили по всей стране. Гибель грозила ежечасно не только панам, ксендзам и евреям, но и всем тем, кто не содействовал гайдамакам. Они держались такого правила: кто не за нас, тот против нас. Не один молодой щеголь, даже из русских, подбривавший голову на польский лад и рядившийся в польский кунтуш, поплатился жизнью, по словам летописца, в это ужасное время за свое щегольство.
Лучшие русские люди на Украине, хотя, конечно, возмущались дикой злобой, с какой рассвирепевший народ расправлялся с исконными врагами своими, были уверены в ту пору, что настал для них час свободы.
«Приспел час, желанный час! восклицали православные священники, призывая народ к борьбе. Настало время возвратить свободу и честь нашей вере, поруганной, униженной!..»
Паны или гибли от рук гайдамаков, или бежали с Украины; но не погиб и не бежал один из злейших врагов православия и русского народа князь Иеремия Вишневецкий. Он еще при начале восстания собрал около восьми тысяч шляхтичей, живших в его громадных владениях, и вел жестокую борьбу с гайдамацкими загонами, свирепствовал и злодействовал не меньше их. Горе было врагам, попавшимся в его руки! Он беспощадно
вешал, сажал на кол, рубил головы; но особенно свирепо расправлялся он со своими подданными, если они переходили на сторону гайдамаков и затем попадались к нему в руки. Местечко Немиров, принадлежавшее ему, перешло на сторону казаков. Вишневецкий пришел в ярость, когда узнал, что его рабы больше не повинуются ему; нагрянул с отрядом своих на местечко и после упорного боя ворвался в него.
«Подайте мне виновных!» кричал он, собравши уцелевших жителей, которые, дрожа от страха, клялись, что они не изменники и готовы исполнить волю своего повелителя.
Чтобы как-нибудь избавиться от беды, они указали на некоторых.
Вишневецкий велел мучить всех, кто казался ему сколько-нибудь подозрительным. Несчастным вырывали глаза, рубили пополам, сажали на кол, обдавали кипятком, мучили такими муками, говорит летописец, каких и поганым не выдумать.
Если один из просвещеннейших польских магнатов того времени способен был на такое зверство, то нельзя удивляться свирепости грубой черни, измученной вековым рабством.
Все усилия Вишневецкого, несомненно талантливого вождя, справиться с гайдамаками оказались ничтожны: они разбивались о громадную силу народного восстания. Не раз Вишневецкий уничтожал шайки гайдамаков, но являлись новые, еще более грозные, вырастали они позади него, впереди, со всех сторон.
Народное восстание было подобно страшному пожару, охватившему целый город. Губительный огонь всюду проникает, все пожирает, что может гореть. И жалкими оказываются дерзкие попытки гасить могучее пламя. Сначала оно тихо, воровски пробиралось по более удобным путям и закоулкам, выбиваясь наружу то там, то сям, и, казалось, борьба с ним была еще возможна. Но пропущено удобное время; огонь вошел в силу; он быстро охватывает весь город и пожирает с треском все ему доступное, пока не испепелит всего.
Вишневецкий принужден был отступить до Збаража, своего родового города. Здесь уже хозяйничали повстанцы: его дом и замок были разорены, церкви уничтожены, кости предков его выкинуты на поругание. Он увидел, что борьба с восстанием для него невозможна, распустил шляхтичей, а сам поехал на сейм. Загоны гайдамаков наполнили всю Волынь, Подолию и Галицию.
Борьба Польши с казаками
С самого начала было видно, что никакого толку от собранного ополчения не будет. Это исключительно панское войско блистало, по рассказам очевидцев, необычайной роскошью: паны-гусары щеголяли своими дорогими конями, бархатными кунтушами, подбитыми дорогими мехами, саблями и кинжалами в серебряных оправах; на шапках кисти сверкали драгоценными камнями, на шеях блистали золотые цепи, на ногах серебряные и позолоченные шпоры; чепраки были вышиты роскошными узорами, стремена серебряные. За панами шел в поход целый обоз с бесчисленными богатствами: тут были собольи шубы,
роскошные одежды, серебряная посуда, меды, вина, варенья. При каждом пане была целая дворня всевозможные слуги, лакеи, повара. Пиры с песнями и музыкой шли с утра до ночи. «При виде этого войска, говорит польский историк, можно было подумать, что оно собралось на свадьбу».
Пустое чванство и хвастливость этих нарядных воинов были непомерны.
«Не стоит и пуль тратить на такую сволочь, как казаки, говорили они. Мы их плетьми разгоним!»
А иные паны дошли, говорят, до того, что громогласно взывали:
«Господи Боже! Не помогай ни нам, ни казакам, а только смотри, как мы расправимся с этим презренным мужичьем!»
20 сентября Хмельницкий подошел к польскому стану. Небольшая речка Пилявка отделяла русских от врагов. Дело началось с незначительных схваток. Казаки сначала как будто уклонялись от решительной битвы. Верно, они что-нибудь замышляют, говорили с тревогой в польском стане. Поляков пугало уже то, что пленные русские под пыткой показали, что Богдан с часу на час поджидает крымского хана с громадной ордой.