Глава 2
Дорогие мои читатели, спасибо вам огромное за поддержку, звездочки и комментарии. Такое внимание к книге очень греет душу автора))За те дни, что я существую в этом мире, я успела увидеть довольно много гораздо более неприятных вещей, чем тот самый жест, которым я утерла губы. Я видела, как с помощью двух пальцев сморкаются прямо на дорогу. Видела, как парень из соседнего дома лапнул за зад проходящую мимо девушку, и его дружки, стоявшие рядом, одобрительно заржали.
Плюсом к этому идут: туалет на улице, отсутствие проточной воды и многие другие «радости» сельской жизни средневековья. Мир, в который я попала, сильно отставал в развитии от того, в котором я прожила первую жизнь. Каждый раз, когда мне казалось, что я видела дно, я ошибалась. Действительность вскоре показывала мне еще более неприглядные вещи. Самым кошмарным оказалось отношение к детям.
В своей собственной избе кроме мальчишки Ирвина, который считал себя моим братом, проживала еще и девочка шести месяцев от роду по имени Джейд. И то, как жила эта девочка, привело меня в ужас. Целый день в несвежей длинной рубашонке, которая скручивалась вокруг худенького тельца и почти всегда была мокрой, она перекатывалась и пыталась ползать по грязной соломе, насыпанной прямо на пол возле грубого деревянного топчана. Но даже не это оказалось самым тошнотным.
Однако, лучше обо всем по порядку...
***
Вода, которой напоил меня так называемый брат, была почти волшебной: во всяком случае, сознание я больше теряла. Но через некоторое время эта же самая вода потребовала от меня немедленного уединения. Мальчишка, пытающийся разговаривать со мной, сильно пугался оттого, что я сослалась на потерю памяти. Однако и выбора у меня не было, пришлось попросить:
-- Ирвин, мне нужно в туалет.
Несколько мгновений он соображал и потом как-то подозрительно спросил:
-- До ветру, что ли?
-- Да, до ветру, согласилась я.
-- Так вставай, сведу тебя, раз уж ты такая дурная стала, с грубоватой заботой ответил он.
Вставала я с некоторой опаской, но ничего страшного не произошло. Несколько минут сидела на кровати, опустив ноги на грязный пол. Потом головокружение постепенно прошло. Мальчик подал мне длинную застиранную юбку, и я натянула её прямо поверх сорочки, в которой спала. Он даже заботливо помог мне затянуть пояс на этой одежке, потому что мои собственные руки еще дрожали и были несколько неуклюжими. Затем мальчик подставил мне плечо, и мы медленно двинулись к выходу.
Вот тут-то я и увидела малышку, молча елозившую на грубой соломе: от ее махонькой ножки тянулась веревка, вторым концом привязанная к топчану, заваленному каким-то линялым старым тряпьем. От всей этой кучи исходил застарелый запах мочи. Да и задранная рубашонка на девочке была мокрой почти до подмышек.
-- О Господи! Ирвин я с ужасом смотрела на малышку, которая сейчас лежала на спине и с удовольствием чмокала, зажав в ручке какую-то грязную тряпку. Разве Разве так можно?!
Мальчик с недоумением посмотрел на меня и, к моему ужасу, даже не понял, о чем я говорю. Он нетерпеливо дернул плечом и грубо спросил:
-- Ну чо, ты идешь? Или чо?
Организм настойчиво требовал своего, и я торопливо пошла за так называемым братом. На улице стояли плотные сумерки, и было немного зябко: градусов шестнадцать-семнадцать, не больше. И я, и Ирвин из дома вышли босиком. Ноги обожгло холодной сыростью.
Деревянная щелястая будка на улице напугала меня не сильно: первые пару лет, пока я не озаботилась ремонтом, на моей даче тоже стояло такое чудовище. Хуже оказалось отсутствие туалетной бумаги. Трусов на мне не было, и, возвращаясь назад, в вонючее тепло дома, я ощущала неприятную влагу на ногах, понимая, что тоже пахну не розами. Да и сорочка на мне была очень и очень несвежей. Здесь, на уличной прохладе, вонь ощущалась особенно отчетливо.
Через несколько дней мне предстояло выяснить, что плюс-минус так же живут все окружающие нас люди. У всех была вонючая будка недалеко от дома. Почти никто не пользовался постельным бельем, а маленьких детей в возрасте до двух-трех лет привязывали за ногу к какой-нибудь мебелине, чтобы они не могли ползать по дому и навредить себе. Никаких памперсов и ползунков не существовало, а детское описанное белье частенько не стирали, а вывешивали на улицу подсохнуть и проветриться.
Мальчик оказался достаточно словоохотлив и, кажется, был счастлив, что его сестра пришла в себя. Я спрашивала, он отвечал, не забывая вслух удивляться моей бестолковости и беспокоиться об отсутствии памяти. Впрочем, болезнь он считал вполне достаточным поводом для того, чтобы его сестра могла поглупеть.
Я Элли Рэйт, была дочерью Кайлы и Бентона Рэйта. Дом, в котором мы сейчас находились, принадлежал Бентону Рэйту, моему родному отцу. Помер мужик от пьянки уже очень давно, около десяти лет назад. Через два года после его смерти моя мать Кайла вышла замуж второй раз. Колдер, ставший моим отчимом, заботился о семье в последнюю очередь. В первую он любил выпить и погулять. Смерть его была скучной и ожидаемой: через два месяца после рождения малышки Джейд его нашли замерзшим в сугробе.