Это, пожалуй, самое удивительное, отвечал исправнику наш командир. Нарушить воинскую присягу худшего преступления я не могу вообразить.
А сколько юношей из приличных семей, продолжал исправник, ушли в мятежный стан, стреляли в войска,
убивали солдат
Ужасно, ужасно! соглашался Володкович.
Я не могу вам раскрывать содержание документов, поступающих к нам, но, поверьте, сердце обливается кровью от числа жертв с обеих сторон
Да, господа, значительно произнес наш командир, нет большего счастья для страны и населения, чем мир. Мы, солдаты, знаем это лучше всех.
Это единственная возможность развивать экономику, сказал Михал. Примером чему служит Англия, куда никогда не ступала нога завоевателя.
И весьма жаль, ответил исправник. Вот уже куда следовало высадиться, хотя бы в отместку за разрушение Севастополя.
Война имеет то достоинство, вмешался в беседу Шульман, что развивает медицину, в особенности хирургический ее раздел. (Подполковник Оноприенко кинул на лекаря неодобрительный взгляд, который, однако, лекарь игнорировал.) Да не будь войн, мы и ноги не умели бы правильно отрезать, говорил Шульман. Это огромный стимул к совершенствованию инструментов и науки
Справедливая и убедительная мысль, сказал Лужин. Согласен с вами полностью. Эдуард Станиславович, повернулся он к Володковичу, Северина все нет, а мне хочется его видеть.
На долгую, верно, пошел прогулку, ответил Володкович. Трепетные чувства, страдание, он поднялся. Но не поленюсь посмотреть
Исправник Лужин воспользовался случаем сообщить о несчастных случаях, имевших место в уезде по любовным причинам. Некая барышня влюбилась в ксендза, но, не склонив его к отказу от сана, приняла мышьяк и скончалась в ужасных муках. Муж убил неверную жену; жена околичного шляхтича застрелила ловеласа-мужа; мужик зарубил соблазнителя дочери, после чего последняя кинулась в омут. И в пять минут, к тому времени, как вернулся хозяин дома, он нашпиговал собрание десятком трагедий.
Господин Володкович объявил, что Северина в доме нет, и извинился пред всеми за его невежливость. Словно в искупление этой вины слуги внесли блюда с жаркими. Телячья грудинка с раками, жареные гуси, бараньи котлеты, филе, снятое прямо с вертела, раковые сосиски вздымались на подносах, как маленькие вулканы, а хозяин, приложив руку к груди, просил простить убогость стола, приготовленного на скорую руку. Скромность его была опротестована бурным восторгом. Судя по неутолимой жажде лекаря, и вина были отличны. Исправник, как я уже отмечал, бывший худоватого телосложения, ел, однако, с силою Ильи Муромца, так что у меня даже возникло подозрение не имеет ли он особого органа для хранения пищи впрок подобно пеликану.
Внезапно где-то неподалеку прозвучал пистолетный выстрел, и наш приятный ужин прервался.
VI
Нет, отвечал Володкович. Мои не посмели бы. И оружия не имею. Только мортирки. Петра! крикнул он.
Явился слуга.
Позови Томаша.
Через три минуты в столовую вошел запыхавшийся Томаш, в котором я узнал спесивого кучера, виданного нами возле корчмы.
Кто стрелял? строго спросил Володкович.
Не знаю, ваша милость пан.
Так узнай! приказал хозяин. И живо!
Беседа естественным образом перевелась на разбойников. Наш прапорщик Купросов, родом из Архангельска, рассказал несколько историй о раскольниках, считающих грех на душе необходимым условием для внимания бога к молитве. По их поверьям, кто без греха, того бог не слышит и не может простить. "Это верно, господа, подтвердил Лужин, наибольшее число преступлений совершается вблизи раскольничьих сел. К счастью моему, в нашем уезде их нет". Володкович вспомнил случаи грабительских нападений горцев, свидетелем которых довелось ему быть. И даже наш лекарь внес вклад в устрашение панны Людвиги, поведав о жестоких нравах московских воров, на мой взгляд, все целиком придумав под влиянием вина.
Все уже позабыли о выстреле, как двери распахнулись и в залу влетел Томаш.
Ваша милость пан! закричал он. Северин! Пан Северин Выстрелил в грудь
Что! Кому! закричал Володкович.
Себе! Себе! Он там в беседке.
Господин Володкович кинулся бежать, за ним Михал, Людвига, Красинский и все наши офицеры. Лужин я сразу оценил его сметку захватил подсвечник.
Мы бежали по темной аллее. Свет взошедшей луны едва доходил сюда сквозь густую листву. "Северин! Северин!" выкрикивал Володкович. "Ничего не трогайте, господа", кричал исправник.
У беседки все сгурбились. Лужин зажег свечи и сказал Шульману: "Прошу вас со мной". Я вошел в беседку третьим.
В слабом свете свечей мы увидели молодого человека, лежащего
на спине. В правой его руке был дуэльный пистолет, а обожженная порохом дыра на сюртуке показывала, что пуля вошла в сердце. Лекарь наклонился и сжал пальцами запястье Северина. Лужин приблизил к лицу покойного свечи, поднял их и сказал:
Эдуард Станиславович. Мужайтесь!
Сын! вскрикнул Володкович, шагнул в беседку и упал на колени возле мертвого своего сына. Панна Людвига издала стон и стала валиться в обмороке. Красинский поднял невесту на руки. Еще набежали слуги, зажглись факелы, тело самоубийцы положили на скатерть и понесли в дом. Его поместили на большой диван в гостиной. В комнату втиснулась вся толпа, все были растеряны, многие плакали, какая-то старуха хранительница обычаев начала распоряжаться. Наш командир принял решение уезжать. Михал послал конюхов запрягать и седлать наших лошадей. Офицеры вышли во двор. За нами последовал исправник Лужин.