Разве сюда можно проносить еду? попытался я разрядить обстановку. Штэфан, представился и я.
Почуяв холодное дуновение, гонимое сгущающимися грозовыми тучами над нашими головами, Катя бодро подхватила подброшенную мной инициативу в свои руки, принявшись рассказывать о непреложном уставе, установленном в этих стенах.
Ну, знаешь, к любому правилу ведь всегда есть поправка, добавила она, хрустя каким-то овощным салатом.
Где-то это я уже слышал, улыбнувшись, взглянул я на Дэни. Та, пряча от меня глаза, строила вид чрезвычайно увлечённой своим рагу.
И тогда мы с Катей разговорились о лекциях профессора Крауса, а после и о нём самом. Для меня открылись новые подробности о его неповторимом стиле, стиле, умеющем удержать любого слушателя в священном благоговении. В университете профессор славился тем, что не позволял своему разуму затвердевать под коркой полученных знаний. Иными словами, перечитывая одни и те же произведения из раза в раз, он обнаруживал в них новые истины, которыми позже, с восторженной радостью первооткрывателя, делился на своих занятиях.
Если вы придёте на лекцию о Шекспире в следующем году, то точно услышите много чего такого, что не было произнесено сегодня, сказала Катя. Поэтому его лекции посещают студенты разных годов.
Разве не это является доказательством гения человека: приобретая опыт, подвергать сомнению любую истину, произнесённую или услышанную ранее?
Замигавшая над информационной стойкой индикаторная лампочка в виде вопросительного знака, оповестила о новом посетителе, и Катя, извинившись, направилась к студенту.
А что за книгу искал субботний студент? вспомнился мне недавний случай.
Из частной коллекции какого-то Голдастуса о Генрихе Третьем. Понятия не имею, кто это, невнятно пробубнила она, не отрываясь от своего ужина.
Ты о Генрихе? рассмешила меня её откровенная невежественность.
О Голдастусе. А этот Генрих с этими важными цифрами после имени, и её маленький нос вмиг сморщился, почуяв напускную зловонию, исходящую от слова «третий», наверняка был одним из королей.
Императоров, поправил я её. Священной Римской Империи.
Штэф, и опять гласная звучит дольше, чем ей следовало бы. Эти священные императоры со своими священными войнами занимательны только для мужских умов.
Но даже выйдя из библиотеки, мы продолжили горячо спорить о том, какие вещи занимают мужские и женские умы, о причинах, почему мы находим эти вещи занимательными. Слово за словом, и вот, сами того не заметив, мы оказались внутри всё того же трамвайчика «Номер семнадцать», привёзшего меня сюда. В который раз убеждаюсь, что спор с женщиной на подобные темы похож на жалкие попытки потушить пожар стогами сена. Дэниэль неустанно и весьма эмоционально всё что-то доказывала, давно отступив от изначального тезиса. Уверен, даже не осознав того. Женщины часто очаровываются самим процессом, потому что их разум огонь, у мужчин огонь вспыхивает только в сердцах. Впрочем, я и не стремился затушить пылающий в ней костёр, обжигающий жар которого добавлял адреналина и в мою кровь, заставлял её закипать.
Это была моя остановка! вскрикнула она, когда мы поехали по Грюнштрассе вниз к парку.
Выйдешь на следующей. Я провожу.
Следующая остановка так же пронеслась размытыми силуэтами в окне. И следующая за «следующей». Наши умы были слишком увлечены обсуждением лекции, чтобы заметить это. Так, обогнув парк, мы поехали по очередному кругу кольцевого маршрута «17». «С этим числом явно связано нечто большее, чем простая ирония», зародилось в мыслях сомнение.
Но Яков, безусловно, прав в том, что люди всегда будут искать способ, облачить горькую правду в сладкую скорлупу, рассуждала она.
Écale, вспыхнувшее в сознание слово, вырвалось наружу.
Дэни свела брови на переносице и подозрительно посмотрела на меня исподлобья.
Ещё помню что-то, чему учили на уроках французского в школе, отшутился я, и, дабы не акцентировать на этом внимание, опять вернулся к старой теме: Это в природе людей искать блестящие фантики для своих пороков.
Фраза «это в природе людей» уже похожа на один из этих фантиков, верно подметила она. Моя остановка, я
Да, конечно. Поспешил я подняться, чтобы пропустить её к выходу. Поговорим о самоиронии в другой раз, улыбнулся я, удерживая себя от проявлений более неформального прощания. Завтра я буду неподалёку от библиотеки, могу заскочить. И появившиеся на её щеках кокетливые ямочки я счёл жестом одобрения.
19
Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец, Маркус, в ожидании приезда Ксавьера, маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.
А не сыграть ли нам, господа? в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена, обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.
Майер заявился в самый кульминационный момент нашей перкуссионной импровизации, и, пытаясь заглушить музыку, прокричал, что именно подобный приём он и ожидал. Проверив документы и удостоверившись, что за время его отсутствия никаких накладок с намеченной поставкой не возникло, мы наконец направились в ближайшее кафе, где можно было бы спокойно поговорить о его «хороших новостях».