Грей! Выйти из строя! Сюда!
Солдат Грей выходит не спеша из рядов, невозмутимо проходит перед строем, его шотландская юбка набухла, потемнела, обвисла, как намокшая попона. Он останавливается против старшего сержанта.
Почему не брились утром? спрашивает старший сержант.
Года мне еще не вышли бриться, отвечает Грей.
Сэр, добавляет старший сержант.
Грей неподвижно смотрит куда-то поверх плеча старшего сержанта.
Говорить «сэр», когда разговариваете с унтер-офицером первого класса, отчеканивает старший сержант.
Грей упрямо смотрит мимо его плеча, его лицо под шапочкой без козырька бесчувственно к холодным струям дождя, как будто оно из камня.
Старший сержант повышает голос:
Сержант Канинхэм!
Сэр?
Наложить взыскание и за неподчинение тоже.
Слушаюсь, сэр.
Старший сержант снова глядит на Грея.
А уж я позабочусь, не миновать вам штрафного батальона. Становитесь в строй!
Грей не спеша поворачивается и возвращается в строй. Старший сержант провожает его взглядом. Он снова повышает голос:
Сержант Канинхэм!
Сэр?
Вы не записали фамилию этого рядового, как вам было приказано. Еще раз повторится сами попадете под взыскание.
Слушаюсь, сэр.
Выполняйте!
Да чего же это ты не побрился? спрашивает Грея сержант. Они уже вернулись в барак каменный сарай с облупленными стенами, куда не проникает свет, и теперь сидят на корточках вокруг жаровни в спёртом, пропахшем мочой воздухе, на мокрой соломе. Ты же ведь знал, что у нас нынче проверка!
Годами я не вышел, чтобы бриться, отвечает Грей.
Да ведь ты же знал, что полковник тебя все равно заметит?
Не вышли мне года, чтобы бриться, упрямо и невозмутимо повторяет Грей.
III
Нагнув голову, он смотрел на юного Алека поверх очков в стальной оправе.
И даже в их безбожные праздники мы клепаем и пилим. А коли можно было бы склепать корпус корабля в один день, это сделали бы мы, Грей, добавил он с суровой гордостью. И вот теперь, когда ты уже подрос и сам можешь пойти на верфь с дедом, со мной и стать рядом с мужчинами и тебе дадут в руки молоток и пилу, ты мог бы работать наравне с нами
Будет тебе, Мэтью! вмешался старый Алек. Малый и сейчас орудует пилой не хуже нас и гвоздей может забить в день не меньше, чем ты или даже я.
Мэтью не обратил внимания на слова отца. Он продолжал говорить, медленно, рассудительно, поглядывая на старшего сына поверх стальной оправы.
А ведь Джону Уэсли нужно еще два года расти, а Мэтью и все десять, а деду уже много лет, гляди, скоро совсем состарится
Да будет тебе, Мэтью! сказал старый Алек, какие мои годы, всего-то шестьдесят восемь. Выдумал тоже малого стращать, что дед в богадельню попадет, пока он прокатится в Лондон. Чего там! Все это к святкам кончится.
Кончится оно к святкам или нет, сказал Мэтью, только Греям-корабелыцикам нечего делать в этой войне англичан!
Постой-ка ты! сказал старый Алек.
Он поднялся, подошел к шкафчику возле камина и вернулся на свое место со шкатулкой в руках. Шкатулка была деревянная, потемневшая и стертая до глянца от времени. Углы у нее были обиты железом, а спереди висел огромный замок, который и ребенок мог бы открыть простой шпилькой. Он порылся в кармане и вытащил ключ, такой же огромный, как и замок. Открыл шкатулку и бережно вынул оттуда маленькую коробочку с бархатной крышкой, как для ювелирных изделий. Внутри на атласной подушечке лежала медаль бронзовый кружок на красной ленте. Крест Виктории.
Я спускал корабли на воды Клайда, когда твой дядя Саймон служил королеве и получил от нее в награду вот этот кусочек бронзы. И не помню я, чтобы на меня кто-нибудь жаловался. А коли понадобится, так я и сейчас буду без задержки спускать их на воду, пока наш Алек послужит королеве. Отпусти малого!
Он спрятал медаль в шкатулку и запер на замок.
Повоевать малость парню не во вред. Будь мне столько лет, сколько ему, да чего там, даже и в твои годы! я сам бы пошел. Слышь-ка, Алек, спроси их там, не возьмут ли они здорового молодца шестидесяти восьми лет. Вот мы тогда и пойдем с тобой, а старики, вроде Мэтью, пусть уж тут без нас управляются, как сумеют! Нет, Мэтью, ты малого не держи. Было ли когда-нибудь, чтобы Грей отказывались помочь королеве?
Итак, юный Алек записался в войска. И однажды в будний день, обрядившись по-праздничному и захватив с собой узелок с Библией и караваем домашнего хлеба, он спустился с родного холма на верфь, а дед Алек остался дома. И после этого в ясные дни, а иной раз и в непогоду, пока сноха, спохватившись, не уводила его в комнаты, дед Алек сидел, закутавшись в плед, к кресле на крыльце, поглядывая то на юг, то на восток и то и дело окликая жену сына, которая возилась в доме:
А ну-ка, послушай, слышишь теперь, пушки палят.
Ничего я не слышу, отвечала сноха, просто море в Кинкедбайте шумит! Пошли-ка домой! А то мне от Мэтью достанется.
Ш-ш! Помолчи ты! Ты что же, думаешь, если Грей где-нибудь там выпалит из пушки, так я здесь его выстрел не услышу?
Вскоре после того, как он ушел в солдаты, от