Телёнок!
Доярки выбежали из своего домика, за ними вышли женщины, ухаживавшие за овцами , и еще несколько рабочих во главе с Касу. Все тесно обступили
нас, только Айтчана не было.
Я спешился, выпростал из-за пазухи телёнка и осторожно поставил его на тонкие ноги, как диковинную игрушку.
Доярки тянулись к новорождённому, поглаживая его по чуть кудрявившейся шерсти. Я гордо стоял, застёгиваясь опять на все пуговицы. Одна из доярок, Варя, молодая женщина с румяным лицом, взглянула в этот момент на меня и всплеснула руками.
Ба-атюшки! Да ты ж совсем без белья!
Я смутился.
Чей телёнок? спросил Касу. Не колхозный?
Доярки смотрели выжидательно.
Нет, пробормотал' я. Телок айтчанский... от его пегой.
Точно! подтвердила одна из доярок. Как я сразу не узнала? Казашки заговорили о чём-то на своем языке и пошли по домам.
Ну, поздравляю! сказал Касу. Теперь ты настоящий пастух!
Дело пошло, весело сказала одна из доярок. Теперь вскорости жди и наших.
Они тоже пошли, громко обсуждая случившееся, за ними ушли и рабочие с Касу, а я взял телёнка на руки и пошёл к Айтчану. СУЛ побрела за мной.
Я шёл и думал вовсе не о телёнке, который дёргался в моих руках, стремясь упасть наземь, а о том, что у меня нет белья и доярки заметили... неприятно было.
Сиди! Чего дёргаешься! тряхнул я телёнка, подходя к домику Айтчана. Сдам вот тебя хозяину, тогда бегай, лупоглазый...
Телёнок хмыкнул.
СУЛ осталась на дворе, а я вступил в низкую дверь сеней, завешенную рогожей... В тесноте куры кинулись из - под моих ног врассыпную, оглушив меня кудахтаньем. Я нашарил одной рукой ручку второй двери, дёрнул её... В лицо пахнуло теплом, запахом чая, и я увидел Айтчана с семьёй его старуху мать, жену, двоих мальчишек, сидящих за низким круглым столиком на ковре, скрестив ноги.
Телёнок ваш, сказал я. Вот, родился...
О! радостно сказал Айтчан, не вставая с места. Молодец!
Старуха важно поднялась и приняла у меня телёнка, унесла в другую комнату. Мальчишки сразу убежали туда же. Айтчан сказал что-то вполголоса.
Ну ладно, пойду, сказал я, повернувшись к двери.
Подожди, сказал Айтчан. Возьми вот у неё... поешь...
Молодая протянула мне две лепёшки и кусок мяса в них.
Спасибо, сказал я.
И смотри, чтоб ни один голова не погиб! строго сказал Айтчан. Сейчас телята посыпят... Стадо пригнал?
Еду за стадом.
Давай, давай, и сразу назад!
Я вышел.
СУЛ, встретив меня возле порога, обнюхала лепёшку. Одну я сунул ей, а другую, с мясом, стал жевать сам, присев на завалинку. Лепёшки мы съели быстро и молча. СУЛ чувствовала, что у меня плохое настроение. Я посмотрел в сизую степь там стало темнеть.
Надо ехать, сказал я, проглотив последние крошки.
Мы стали медленно спускаться с холма, и тут я заметил в стороне обвеваемую ветром одинокую фигуру я узнал доярку Варю. Я тихонько шлёпнул СУЛ по шее, и она прибавила шагу. Варя что-то закричала и замахала руками, побежав в мою сторону. Пришлось остановиться и подождать.
У тебя что, правда белья нету? спросила Варя, подходя и придерживая руками платье от ветра. Или у тебя грязное так я постираю! Ну, чего молчишь?
Не надо, сказал я.
Ты не стесняйся! быстро заговорила она, сама стесняясь и видя, что я хочу трогать. А если нету, скажи. Я своё дам. У меня от мужа осталось, похоронку я получила, погиб он летось, бельё от него осталось, я тебе дам...
Я опять хлопнул СУЛ ладонью, и она шагнула с холма.
Ладно! крикнул я, обернувшись. Там посмотрим! Спасибо тебе! и поскакал в степь.
И вот как-то вечером, когда я ещё ночевал на ферме, пришла в мою каморку Варя и принесла привезённое из посёлка мужнино бельё Она вручила мне его почти насильно. Да и стыдно было отказываться - понял я потом когда это от души.
Весна в тот год прошла необыкновенно дружно, и сразу наступило жаркое лето. Уже запестрели в траве первые цветы, и среди них много красных, как кровь, тюльпанов. Гора Семиз-Бугу всё чаще весело улыбалась нам, сняв тучевую папаху, на фоне ярко-синего безоблачного неба. «Жизнь прекрасна! говорила гора. Ты молодой и здоровый! Впереди много зим, но и вёсен тоже! И солнечного лета! Живи и радуйся!»
В ожившей степи появились птицы тяжёлые дрофы, и гуси, и утки, а возле небольшой речки и кулики. Часто в небе кружил коршун, высматривая в траве хлопотливых сусликов. Разных букашек стало тьма-тьмущая, по вечерам зазвенели кузнечики.
Пришёл наконец тёплый и звёздный вечер, когда я не вернулся со стадом на ферму после дойки мы завернули обратно в сопки. Началась моя поистине привольная жизнь. Теперь я бродил в степи допоздна, когда коровы и быки уже ложились в траву отдыхать; долго беседовал
с СУЛ под горящими звёздами, а потом заваливался спать в прошлогодние стога со слежавшимся, почерневшим за зиму сеном. У меня было в степи несколько таких домиков, в которых я вырыл себе сенные пещеры. Сено в стогах давно уже высохло, и спалось там прекрасно. Жаль только, приходилось мало спать по ночам, потому что стадо просыпалось рано: в три часа утра, с рассветом, коровы и быки вставали, за ними овцы, и все принимались за еду, уходя по травяному ковру вдаль. Ели они теперь много и хорошо и быстро нагуливали утерянное за зиму.