Я медленно поднялась с места, поблагодарила хозяйку и на ватных ногах пошла за Вольфредом.
Он отвернулся и уверенно следовал через ночь куда-то на край участка, лавируя меж черешневыми и сливовыми деревьями. Даже не проверял, иду ли я за ним. Потому что знал, что иду.
Высокая дощатая постройка сенника под односкатной крышей маячила в самом углу массивной тенью, так далеко от хозяйского дома, что отсюда мы даже не видели светящихся окон.
Эхом в ночной тишине отзывался надрывный лай мелкой собачонки на цепи где-то за сараями, которая была, кажется, возмущена, что хозяева пустили чужаков. Вольф шикнул, и истеричный лай оборвался на визгливой ноте.
Правильно.
Лучше собачкам не вмешиваться, когда на их территорию заходит Волк.
Упоительная ночная тишина тут же наполнилась стрёкотом вездесущих сверчков.
- Полезай, - тихо скомандовал Вольфред.
И подтолкнул меня к лестнице с перекладинами, которая была приставлена к сеннику. Наверху виднелась небольшая квадратная дверка, призывно распахнутая. Через неё, видно, хозяева забирались туда, чтоб взять сена с верхушки кучи.
Я сглотнула комок в горле и поставила ногу на нижнюю перекладину. Потрогала, не шатается ли
- Прочная, я проверил. Быстрее.
Что-то снова ёкнуло предвкушением. Быть может, оттого, какое нетерпение прорывалось в голосе моего северного волка.
Тело плохо меня слушалось, и Вольфу пришлось лезть за мной следом, подгоняя шлепком по заднице. Несчастная лестница скрипела от двойной нагрузки, но выдержала.
У меня уже всё переворачивалось внутри от волнения.
Которое я изо всех сил пыталась сдержать, одёргивая себя. Уймись уже, дура! Может, ты всё себе напридумывала, и ничего не будет, как прошлой ночью
Утратив терпение, Вольф практически впихнул меня в тёмный проём.
Я упала в груду ароматного сена, одуряюще пахнущего летом и скошенной травой. Развернулась на спину, отползла подальше, утопая в колком ворохе сухих стебельков, и принялась ждать с бешено бьющимся сердцем.
Вольф не стал захлопывать дверцу, и сквозь неё лил щедрый лунный свет, обрисовав на мгновение серебром края тёмного силуэта.
Он не тратил слов.
Просто с тихим рычанием набросился на меня, прижав всем телом, стискивая запястья стальными обручами своих пальцев. Не дёрнешься. Даже если бы я и хотела. Но я не хотела.
Навис надо мной и пару долгих мгновений всматривался в моё лицо чёрным как ночь взглядом. Как будто хотел оценить не планирую ли я дурить как вчера.
Не планирую, мой волк. Сегодня у меня на тебя совершенно другие планы.
Я наплевала на гордость и первая потянулась к губам.
Он инстинктивно дёрнулся и отодвинулся. Вместо этого впился жадным поцелуем мне в шею.
И хотя это тоже вкусно, и заставляет всё внутри сжиматься сладкими спазмами, это не то. Совершенно не то, чего бы мне сейчас хотелось. Вот же упрямая скотина!
До боли хочется целоваться как тогда, как прежде. Кто бы знал после того нашего самого первого, силой сорванного поцелуя, что я буду так скучать по его губам!
Но теперь, кажется, мне стало понятно, почему он меня больше не целует.
Потому что поцелуй это доверие. Все остальное берут, потому что хотят твое тело. Поцелуй берут, потому что хотят твое сердце и душу. А ему это больше от меня не нужно. И доверие между нами умерло навсегда.
Горькие как полынь открытия.
Но тем ценнее торопливые горячие прикосновения во тьме. Быть может, еще осталась крохотная дверца? Через которую я смогу снова коснуться твоей души.
Если так, в темноте её будет намного проще заметить.
Я без сопротивления отдалась его губам и рукам, подаваясь навстречу каждому настойчивому движению пальцев по телу, покорно позволяя себя раздевать, изучать, трогать.
Пыталась без слов сказать то, что хотела бы вслух как сильно я сожалею о своем предательстве. Как бы мне хотелось повернуть время вспять и начать сначала. Отказаться от проклятого задания. Хотя кому я вру? Тогда бы мы просто никогда бы не встретились с моим северным принцем.
Прошлое нельзя прожить по-другому. Оно уже свершилось.
Остается только наслаждаться тем, что осталось у меня сейчас. И пусть это совсем малость но сейчас, до утра, ты мой.
И как бы хотелось знать, о чём думаешь сейчас ты когда берёшь меня так яростно, так
грубо, когда вжимаешь пальцы в мои бёдра до боли, когда кусаешь в плечо так, что назавтра останутся следы Всю меня уже исколол об сено, исцарапал нежную кожу этими острыми хрупкими краями засохших травинок, мерзавец бессовестный.
- Сено колется - жалуюсь ему.
Вижу по глазам, что не сразу понимает, о чём я. Он сейчас тоже где-то там, в плену собственных воспоминаний, во власти собственных демонов.
Переворачивает меня рывком так, чтобы я оказалась сверху.
Зря.
Потому что в этот миг слишком ярко, до боли, вспомнилась другая ночь, когда я вот так же была над ним, и так же темнели от страсти льдисто-голубые глаза.
Наша первая и единственная настоящая ночь.
Чувствую комок в горле и горечь на губах.
Он смотрит на меня из-под тёмных ресниц, придерживая за талию, и больше не двигается. И я не понимаю, что в этом взгляде. Волосы рассыпались по моей груди. Его плоть во мне, его жар в моём теле, мы вплавлены вдруг в друга так близко и так далеко, как никогда.