Годунов кивнул. Скуратов оскалился не
улыбкой, а оскалом волка, почуявшего добычу. Вяземский потупил взгляд, но плечи его распрямились он понял, что пути назад нет.
Кто со мной тот получит власть, земли и милость царскую.
Я ударил кулаком по столу так, что дрогнули кубки:
Кто против получит меч и плаху.
Тишина.
Потом грохот опрокидываемых скамей. Все встали разом.
За тебя, государь! рявкнул Ермак и поднял кубок.
Его примеру последовали остальные.
Только Трубецкой стоял, бледный, как смерть.
Кровь прошептал он.
Да, согласился я. Кровь. Но я предпочту, чтобы лилась она не на моих улицах, а в их вотчинах. Пусть знают время княжат кончилось. Прошло время договоров и увещеваний. Не хотят добром дела решать? Придётся заставить! Прошло время боярского раздолья! Теперь будет время царя. Время суровой справедливости!
Кубки ударили о стол, соглашаясь со мной звонким стуком. Один раз. Другой. Третий.
Кто-то ещё что хочет добавить? спросил я, когда воцарилась тишина.
Если говорить о справедливости, то Царица умерла, произнёс Вяземский. Может быть, в связи с этим сделать несколько добрых дел, чтобы Елене Васильевне на том свете ещё прибавило килограммов на божеских весах?
Добрые дела У меня в памяти промелькнул возглас Оболенского про то, что Владимир Старицкий невиновен. И ещё Вяземский сказал, что невинные могут пострадать. Ну что же, если делать добрые дела, то
Владимир Андреевич Старицкий всё ещё в темнице томится? спросил я.
Да, Ваше Величество, проговорил Трубецкой. Как князь Андрей кхм В общем, с той поры и жена князя Евдокия, и его сын в темнице томятся.
Освободить обоих, сказал я. Они за деяния князя Андрея не должны отвечать. Он сам решил для себя судьбу, сам её и получил. Его жену отправить обратно в Старицу. Пусть отдыхает. Если нужна какая помощь врачебная или психологическая оказать незамедлительно. Да, Владимира отмыть и привести в мой кабинет. Поговорю с ним, попрошу о матушке-царице молиться. На этом всё. Расходимся, друзья. Отдыхайте, нам будут нужно много сил для свершений.
Ваше Величество! раздался стук в дверь. По вашему приказанию прибыл Владимир Старицкий.
Двоюродный брат его ввели худого, измождённого, бледного. Было видно, что над ним поработал парикмахер, привёл в порядок волосы, сбрил щетину. Вот только одежда была на размер больше. Если это его собственная, то Владимир здорово похудел.
Здравствуйте, удельный князь старицкий, Владимир Андреевич, сказал я и кивнул приведшим стрельцам. Свободны, ребята.
Они поклонились и вышли за резные двери.
Зачем вызвал, Иван Васильевич? спросил невнятно Владимир. Поглумиться или что?
Свободу хочу дать, вернуть ваши наделы, вернуть прежние регалии, а также всё, что причитается особе царской крови.
Владимир замер. Его пальцы, до этого бесцельно теребившие край рукава, вдруг сжались в кулаки. Глаза, потухшие за долгие месяцы заточения, вспыхнули то ли надеждой, то ли недоверием.
Зачем? выдохнул он. Чтобы снова заманить в ловушку? Чтобы через месяц найти новую причину для опалы?
Я медленно подошёл к нему, так близко, что увидел, как дрожит его нижняя губа. Вздохнул и положил руку на плечо:
Может быть, потому что вы последний, кто помнит, каким был я до всего этого
Владимир опустил глаза.
Я посмотрел на него и вновь отошел к окну. За стеклом ветер подхватил багровые стяги заката, размазал их по небу, как кровь по разбитой броне танка. Молчание затягивалось.
Отец ваш предал меня. Предал всех своих людей и передал их души в лапы Бездны. Он виноват в этом и понёс заслуженную кару. Вы нет. И я помню, как мы с вами в детстве на этом самом полу в шашки играли, пока мой отец с вашим о делах государственных совещались.
Владимир отвернулся, но я видел его горло сжалось. Он мазнул рукой по глазам.
Возьмите свои земли. Живите в Старице. Женитесь, рожайте детей. Но у меня будет одна просьба помолитесь о недавно усопшей Елене Васильевне. Простите её всем сердцем, ведь она не виновата в том, что с вами произошло. Она просто не могла иначе И вы
Я не договорил. Не нужно.
Он кивнул. Один раз. Твёрдо.
А ты изменился. Очень изменился он вдруг поднял на меня взгляд, ты всё ещё тот мальчишка, который подкладывал мне подушку конфеты, если я проигрывал?
Нет.
Но иногда мне хочется им быть. Иногда хочется действовать не кнутом, а пряником, но жизнь ведёт свою игру. И не всегда она добра к проигравшим.
Будешь жалиться, Ваше Величество? Чтобы я пожалел о твоей суровой царской доле?
Я резко повернулся к нему, и в глазах моих, должно быть, мелькнуло что-то такое, от чего Владимир невольно отступил на шаг.
Жалеть? я засмеялся, но смех вышел горьким, как полынь. Нет, брат. Я предлагаю тебе кое-что иное.
С этими словами я вытащил из шкафа царский кафтан и шапку Мономаха тяжелые регалии, пропитанные потом и кровью поколений.
Надень.
Владимир замер, глаза его расширились.
Ты шутишь?
Нисколько! я протянул ему регалии. Хочешь понять, почему я «изменился»? Посидите на троне. Хотя бы час. Подержите эту тяжесть на голове тогда, может быть, и поймёте, почему пряником здесь не пахнет
Он колебался, но любопытство или что-то ещё пересилило. Медленно, будто боясь обжечься, Владимир взял шапку.