В речной глади отражались строгие башни и зубцы кремлевской стены. Солнце катилось за горизонт, последние отблески его гасли на куполах старинных церквей. Зажглись фонари. И стало видно, как на той стороне, за стеной в полумраке светятся два окна. Хотя трудно было разобрать, горит ли там в самом деле свет или просто отблеск от фонарей падает на стекло.
Раисе вспомнился плакат: «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле». А вдруг, это он там сейчас? Может быть, все знающий советский руководитель вот так же как на том плакате сидит за столом у лампы. Вдруг, это его кабинет? Работает дотемна, или, подошел прямо сейчас к окну и видит ту же реку. И даже Раису видит.
Посмеявшись этой нелепой мысли, она внезапно поняла, что отчаянно устала, хочет есть и кажется, стерла ноги. Не удивительно, давно не приходилось столько ходить. В общежитие вернулась затемно, на ужин опоздала, и хорошо, что девочки-соседки оставили перекусить.
В ту ночь Раиса спала плохо. Вернее сказать, и не спала почти. Ныли перетруженные ноги, от волнения колотилось сердце, как перед экзаменами. Или перед свиданием. Она сама бы не сказала, как точнее. Только закроет глаза, плывут над головой фонари, похожие на елочные шары. Глядит на кипящий у его ног Тверской бульвар задумчивый Пушкин, уносятся в тоннели поезда метро.
Утром Раиса еле сумела открыть глаза. Соседки растолкали: «Вставай, путешественница! Первая лекция хирургия. Сказали, настоящий боевой командир читает, военврач. С Финской пришел».
Вот незадача. С первого дня нужно постараться, а Раисе так хочется спать, аж голова падает. Но закаленная ночными дежурствами в больнице, она решила, что нарочно не позволит себе клевать носом, и специально села в первый ряд. На глазах у лектора и в голову не придет задремать.
А лектор оказался интересен. Голос у него был громкий, четкий, отлично поставленный, прямо как в театре. Можно и не устраиваться так близко, его наверняка и на галерке не хуже слышно. Раиса назвала его про себя профессором. Интересно, бывают ли в армии профессора? А в каком он звании, я не расслышала. Внешне тоже очень приметный. Чем-то он на Дзержинского похож. Будь Феликс Эдмундович такого же саженного росту и в плечах пошире, были бы как братья. Тоже в возрасте, лет сорока наверное, а глаза молодые острые и светлые. Кажется, всех он в аудитории видит, разом и насквозь. И Раису, которая пытается не казаться слишком сонной, тоже видит.
Сидеть ровно и не клевать носом у нее еще получалось. Но лекция воспринималась, как рваный и склеенный фильм, а это было ужасно обидно и досадно. Рассказывал товарищ профессор подробно и понятно, не опуская глаза в бумаги.
Что-то по военной медицине и в Брянске, в фельдшерском техникуме читали. Но кроме кружочков и стрелочек на схемах в голове ничего с тех пор не застряло. Здесь же все предельно ясно и четко, и главное интересно. Рассказывать так, чтобы тебя студенты слушали, это вообще вещь редкая. В техникуме хорошие преподаватели тоже были, но такой, к которому весь поток бегал один-единственный. Пожалуй, с товарищем профессором они бы друг друга поняли. И как все строго выстроил, будто дом строил, кирпичик к кирпичику, хотя начал для общего ознакомления аж с Пирогова. Но быстро к настоящему времени перешел, свои случаи из практики привел. Раиса торопливо записывала, пару раз за руку себя ущипнула, чтобы не уснуть, но скоро с нее сон сбежал совсем. Только к концу занятия чуть ломило виски. Но это вполне можно пережить.
Хороший состав, думал Огнев, глядя на слушательниц, Конечно, барышни почти все при параде, но никто ворон не ловит и на часы с тоской не глядит, и пудра с носиков не сыплется. Даже те две подружки с "галерки" не шушукаются.
Когда искали преподавателя для этих курсов среди военных, кого привлекать к работе, и вопроса у командования не стояло. Вы, товарищ Огнев, любой личный состав понимаете как аудиторию, вам и передавать боевой опыт.
Группа в основном женская подобралась, точнее сказать, девичья. Только в пятом ряду трое ребят. Рядом устроились, похоже, из одного города. Хмурятся парни, что-то прикидывают. Их ведь в случае чего первыми призовут. А вот та, на первом ряду, наверное, ночью приехала, глаза сонные. Волосы убраны на затылок, ни волоска не выбивается, привыкла, наверное, по работе. Типичная прическа хорошей операционной сестры. Не выспалась, но держится.
Очень похоже мы занимались с личным составом в боевых условиях. Денисенко это "вечерней школой" тогда называл. Только сейчас светло, тихо и мы не в палатке среди сосен. Вон, воробьи за окнами спорят, лето Хотелось бы верить, что вам этой практики все-таки не выпадет, товарищи. И так, продолжим. О чем мы? Правильно, о вечном. О сортировке
В англоязычной терминологии сортировку называют triage потому, что американцы в свою гражданскую войну придумали делить раненых на три потока. Да, у них была своя гражданская, четыре года воевали так, что разорение проигравшего Юга было видно и через полвека. В той войне было не только уничтожено рабство. Америка создала свою военную медицину, и ее опыт на десятки лет стал образцом для всей Европы. Их врачи показали себя прекрасными организаторами, но до научного подхода Пирогова им оказалось далеко. Пирогов, в зависимости, как сейчас бы сказали, от санитарно-тактической обстановки, делил раненых на четыре или пять потоков, и американцы много бы выиграли, имей они в руках его работы. Так, у вас вопрос?