Радислав Лучинский Чëрный Выброс: подкритическая реактивность
Вместо пролога. Виктор Петрович Голованов
За всё надо платить.
За ошибки прошлого и слишком наивные представления о будущем. За боль и за радость, за разумный, тщательно выношенный выбор и за шальной шанс. За каждое решение. За протянутую руку и испачканную печатью бумагу. За поспешность и за промедление. За право и возможность остаться самим собой. И даже за то, чему положил начало совсем не ты. За последствия чужого выбора и чужих ошибок.
Звучит банально до оскомины, конечно. Но за осознание, что эта банальность и есть самая важная на свете истина, я сам уже расплатился множеством бессонных часов. Что уж теперь
Гораздо хуже, что чаще всего мы не выбираем, чем платить. Не мы сами называем и назначаем цену, чаще всего это делают за нас. Другие люди. Обстоятельства. Зона. Завтрашнее утро. Сама судьба этакий монолит, сложившийся из миллиардов песчинок прошлого, из всех однажды кем-то принятых решений. Верующие, наверно, именно это и зовут Богом. Я неверующий.
Я вообще большой скептик. И если бы всë не происходило у меня на глазах, я первый сказал бы, что даже по меркам Зоны история хмурой осени тысяча девятьсот девяносто девятого года годится только для фантастического романа. Но я всё это время был в Светлояре. Я разговаривал с участниками событий, я подписывал в необходимых случаях документы, я давал советы и принимал решения. Хоть и не самые главные, главное зависело от других. По иронии судьбы чаще от тех, кто официально никак не уполномочен был принимать такие решения.
А сейчас у меня на столе, с которого я небрежно сбросил на пол кучу скучных бумаг, серебристо поблëскивает нейрошлем дайарского производства и мерцает экран готового к работе мнемокодера. И первый диск уже вставлен в нужную прорезь, и система переведена в режим непрерывного просмотра с полным погружением. Остальные диски, подписанные и пронумерованные аккуратным почерком Лины Литвиновой, ждут своей очереди. А я всё медлю и медлю. Я прихлëбываю гадкий, давно остывший чай и бросаю взгляды за окно на ночной город. Всё не решаюсь, хотя сам же просил сделать эти записи и прислать их мне из Йинкая.
И вот они здесь на столе. Прохладные пластиковые квадратики, вместившие три месяца невероятного и невозможного. Осталось только нахлобучить шлем и увидеть историю предотвращения величайшей во вселенной катастрофы глазами того, кто не мог упустить из неё ни секунды. Три месяца. Час за часом. День за днём. Путь, превративший наш маленький город в легенду, подаривший тысячи важнейших открытий, сделавший возможным создание Института имени Росшанского и положивший начало объединению миров. Похожая на сказку правда о чудесном спасении от смертельной опасности, от самой неумолимой общей беды.
Почему я медлю? Я же и так почти всё из этого знаю, я был участником и свидетелем многих из этих событий, хотя и не покидал города этой осенью. Только иногда между "знать правду" и "знать всю правду" бывает страшная разница. И мне трудно вот так сразу через этот страх переступить. Хотя я действительно сам просил.
За всё надо платить.
За институт Росшанского, ликвидацию последствий величайшего на Меридиане предательства и Третий Взрыв заплачено не кровавыми битвами, невосполнимыми потерями и миллионами жертв, а всего лишь здоровьем моего сына.
Но я, увы, недостаточно благороден. Я не умею думать, что это маленькая цена.
Я ещё раз смотрю в окно на россыпь разноцветных огней Светлояра.
Надеваю шлем.
Нажимаю клавишу "Пуск".
Диск 1. ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ Фрагмент 1
Несколько раз сжал и разжал кулаки. Шумно втянул пряный, пахнущий близкой осенью воздух. Проверил в нагрудном кармане наличие коммуникатора. И, стараясь по-военному печатать шаг, двинулся вперëд, к здоровенным ржавым воротам.
Левую створку их кто-то заботливо приоткрыл примерно на треть, любой взрослый мужик протиснется, если не в экзоскелете. А ему, выглядящему пятнадцатилетним, невысокому, жилистому, и протискиваться не придëтся. Шагнëт как к себе домой, даже не теряя достоинства. А
вот дальше Что дальше, пока не ясно, но Кориум с Распадом твëрдо верят, что всё получится.
Кориум. По-гиарски это звучит как Ханкиар, красиво, блин! Имя будто у великого героя из трëхтомника "Легенды и сказания народов мира". Ханкиар удалой гордо мчит по степи освобождать родину от захватчиков, ну, или красавицу от дракона. Конь бежит земля дрожит, ветер свистит, меч сверкает, и на каждую страничку текста полстраницы примечаний, которые гораздо интереснее самого текста
Распад тоже звучит неплохо Этердэн. У всех Воинов Храма ритуальные имена, как-то связанные с аварией и радиацией. Их получают от наставника в день Посвящения. А как кого звали прежде, больше потом никогда не вспоминают.
Своего странного гостя Храмовники, конечно, переименовывать не стали. Звали так, как он сам в первый день представился Рэйденом, Рэем. Приносить храмовые обеты по всем правилам ему всё равно не светило, и даже не потому что он чужой и пришлый. Он это он. Тот, которому одни самому поклоняются, а другие требуют уничтожить как святотатство ходячее. От сторонников второго варианта, кстати, пришлось изрядно побегать.