Очень признателен! охотно поднялся с кресла Иван Андреевич.
Пассажиры, сидевшие в самолете впереди Ивана Андреевича, в автобусе разместились тоже на первых сиденьях. Среди них выделялся грузный, широкоплечий мужчина. Он небрежно откинул руку на спинку соседнего кресла, как еще до взлета в Копенгагене, безразличным взглядом окинул Петракова и отвернулся.
Позади Ивана Андреевича сидели опять те же люди, которые дремали в конце салона. Все они были в аккуратно подогнанных светло-серых костюмах, в белых рубашках и одинаковых галстуках густого мышиного цвета. Видимо, делегация. Они переговаривались между собой и позевывали.
Таможня располагалась в низком домике с плоской крышей, уложенной прямо на бетонные панели. Опять, как и в Копенгагене, придирчивая возня в мягком саквояже Петракова, ощупывание электрической бритвы и остальной туалетной мелочи, опять подозрительные взгляды в упор, прямо в глаза профессора, как в бездонный колодец, сверяющие схожесть фотокарточки на паспорте с самим пассажиром.
И вдруг:
Сколько вам лет? на чистом русском языке.
Почти пять десятков, там все написано, провел пальцем Петраков по строке в паспорте.
Вижу... В документе одно, а в натуральном виде...
Устал я. Ваш Талум не ближний свет.
Ну да, устал... Голова наполовину седая. За один рейс так получилось? А гляньте, что в паспорте?
Петраков стоял как провинившийся школьник.
Видимо, на снимке, что в паспорте, я моложе. Это искусство фотографа, не больше того...
Опять подозрительный взгляд и постукивание корешком красной книжицы по белой мягкой ладони.
Проходите, наконец протянул паспорт таможенник.
Благодарю вас, учтиво поклонился Иван Андреевич. Больше ничего не требуется?
Нет.
Очень хорошо. Позвольте узнать, как вам удалось, прямо скажу, так... неплохо овладеть русским языком?
Улыбнулся польщенный таможенник:
Потому, господин Петраков, что я был прилежным учеником. И вот, как видите...
Но для этого нужна практика. А здесь, на далеком острове...
Практики хватает. Всего вам доброго... И повернулся к мужчине в сером костюме.
От узкой наружной двери, с другого конца помещения, к Петракову бодро зашагал мужчина в светлом, спортивного вида, костюме, с расстегнутым воротом рубашки. Рыжеватые волосы мужчины были волнистыми, лицо худое, со впалыми, словно вдавленными, щеками, в голубых глазах внимание и любезность.
Вы профессор Петраков? приветом светилась улыбка мужчины.
Да, Петраков...
«Уж не на юге ли России нахожусь?.. Все говорят по-русски».
Очень рад. Меня зовут Жак Сенье. Можно просто Жак. Шеф просил встретить, и вот я... с вами. Долго же этот, в синем френче, допрашивал вас, кивнул Жак на таможенника. Вот люди! Им бы в проходных концлагерей стоять, а не здесь: в каждом человеке видят врага или, по меньшей мере, непорядочность.
Ничего... Петраков даже не повернулся в сторону таможенника. Такая у них работа. Я вижу, господин Сенье, вы, как и этот, в синем френче, хорошо владеете русским.
Кто нынче не знает русского! белозубо засмеялся Жак. Если добровольно не захочешь, то все равно заставят. Это, поверьте, не от любви к русским. В нашем деле, я имею в виду лабораторные исследования, над русскими научными источниками обязывают работать без переводчиков. У нас все сотрудники хорошо знают русский... И опять засмеялся.
«Веселый человек», подумал Петраков.
Вы француз? спросил он.
Да, как видите. Хотя и не французский подданный. Извините, это к делу не относится, улыбнувшись, оборвал Жак, и голос его похолодел.
«Вот тебе и веселый человек...»
Жак предупредительно взял у профессора саквояж.
Прошу в машину. Она у подъезда... И открыл узкую дверь таможни.
2
Бетонка петляла между голыми каменистыми обрывами, взбиралась на прогнутую седловину, и тогда на горизонте сверкали рассыпанные по морю блестки солнца.
Небольшой все-таки этот остров Талум...
Поворот за поворотом, все дальше от неуютного, пустынного аэропорта, все ближе к сердцевине взъерошенного острова.
Иван Андреевич не был автомобилистом, в тонкости правил дорожного движения не вникал, но все же заметил: за весь путь на глаза не попался ни один километровый столб, ни один знак, который предупреждал бы о крутом спуске или об опасном повороте. На редких развилках ничто не говорило, куда раздваивается дорога, какое расстояние до ближнего населенного пункта или до станции технического обслуживания.
Дорога была новой, просторной, с твердой отглаженной поверхностью, с виражными наклонами на поворотах. Как видно, обошлась в копеечку. Да еще в горах, да, судя по всему, при недостатке рабочих рук. И при этом поскупиться на дорожные знаки...
Иван Андреевич и Жак сидели позади молчаливо сосредоточенного шофера.
Господин Сенье, почему такая безлюдная дорога? Ни одной встречной машины.
Очевидно, некому ездить, людей мало, с ленивой медлительностью ответил Жак. По его лицу скользили отблески от пробегавших мимо автомобиля скал, ярко освещенных солнцем. Он повернулся к профессору, будто укорил синим чистым взглядом: Много непонятного встречается в жизни. Согласитесь, господин профессор. Что касается безлюдности на дороге... Руководителям нашего Научного центра, наверно, так захотелось...