Она ничего слушается. Идет, улыбается, еще что-то ему досказывает, а у самой ноги нет-нет да шагнут не туда, куда надо.
Сережке даже немного смешно, но еще больше стыдно за нее. Он идет и все ворчит. А она все равно улыбается.
6
Солдат и поп
Бородатый сегодня хмурый, не хотел рассказывать:
Не для них наши сказки!
Но на него напустились другие солдаты:
А ты ребячью расскажи! Повесели ребятишек.
Тогда бородатый солдат Иван Сидорович Вотинцев взял у Коли свою ложку, вытер ее травой и спрятал за голенище. Затем свернул козью ножку затянулся, выпустил дымок сперва колечком, а потом ручейком, немного еще подумал и начал:
Тогда про барина. А теперь про попа, что ли? И опять про солдата.
Служил солдат двадцать пять лет, выслужил двадцать пять реп, а на двадцать шестой отпросился домой.
Как он ни торопился, как ни старался, а до ночи домой не добрался. Пришлось при дороге остановиться.
И, как на беду,
попалась богатая деревня. Стучит в одну избу не пускают. Стучит в другую не отпирают.
Все избы обошел, до поповского дома дошел. Стук-стук-стук!
Поп открывает дверь.
Батюшка, пустите заночевать!
Пустить, чадо, можно и даже покормить можно, но с уговором.
С каким-таким, батюшка, уговором?
Загадаю тебе три загадки. Отгадаешь, так ляжешь сытый, а не отгадаешь, так станешь битый!
Некуда солдату податься, пришлось ему соглашаться.
Поп говорит:
Матушка, затопляй печь!
Попадья запалила лучину и несет к печи. Поп на огонь показывает и спрашивает солдата:
Это что?
Огонь.
Поп хлясть его по затылку:
Темный ты человек, бестолковый Что ты врешь? Это не огонь, а красота!..
Печь растопилась, кошка на шесток заскочила, села, умывается, лапкой вытирается.
Поп на кошку показывает и снова спрашивает:
А это что?
Соллдат подумал подумал, нашел один ответ, а другого ответа нет:
Это кошка.
Поп опять его по затылку:
Темный ты, бестолковый Это не кошка, а чистота!
Солдат понял, что хорошего тут не дождешься. Не быть ему сытому, а быть ему битому. Говорит:
Дайте хоть напиться-то!
Попадья принесла ему в ковшике воды. А поп на воду показывает:
А это что?
Солдат подумал-подумал:
Вода.
Поп третий раз его по затылку:
Не вода это, чадо, а благодать!
Потом хозяева за стол сели, куриного бульону поели, стали курицу глодать. (Вот им-то, действительно, благодать!) А солдата не зовут к столу, не угощают.
Поп наелся, на улицу выполз. А попадья еще крылышко догладывает. Солдат к ней:
Матушка! Дай хоть крылышко доглодать!
А она ему:
Много вас шляется. Всех кормить, так богато не жить.
Швырнула крылышко в печь и пошла за попом.
А кошка сразу к огню шмыг, лапку в печь тянет, крылышко выгребает.
В это время дрова раскатились и одно полено прямо на кошку. Шерсть на ней загорелась, она не знает, куда ей деться да прыгнула с перепугу на полати. Кошка ревет, дым идет, огонь уже по стене ползет.
Солдат шапку в охапку и на двор. Увидал попа и кричит ему:
Батюшка! У тебя в избе худо!
А что такое?
Твоя-то чистота схватила красоту да занесла на высоту. Тащи скорее благодать, а то и дома не видать!
Поп глазами хлоп, стал солдатскую загадку разгадывать. Он думает-гадает, а у него дом пылает
Не успел еще кончить Иван Сидорович, а ребята уже заорали:
Еще одну! Еще одну!
Но он больше не стал рассказывать. Говорит:
Марш по домам. У нас сейчас свои сказки начнутся!
Пришлось идти. Все равно Коле пора домой. Идут, а Толька спрашивает:
Коль! Коль! А помнишь, как мы тебя по трубочке благодатью поили?
Дарья Михайловна поет
Дарья Михайловна бросила в кастрюлю картошки, залила водой, поставила кастрюлю на таганку, развела огонь.
Сегодня еще так поедим. Нам одним все ладно, все хорошо. А уж завтра-послезавтра устроим пир. И Мишкину маму позовем спасибо вам, Марья Ивановна, что нашего Сергея устроили на работу!
Горит-трещит лучина в таганке.
А Дарье Михайловне не сидится на месте. Она вышла на крылечко, присела и стала радоваться: вот какие товарищи у моего мужа у Гришки моего! Еще можно жить, когда такие товарищи!
А потом загрустила вспомнила, что сокол ее за решеткой. И запела она старую-престарую русскую песню:
Сережка услышал, что мать на крыльце голосит, выскочил в одном сапоге, хотел увести мать домой.
Но стало жаль ломать хорошую песню. Уж пусть доведет до конца.
Тут дядя, старый черт, выглянул из тетиного окна выпятил свою желтую бороду и заскрипел:
Ишь, арестантка, развылась! Мужа своего отпевает, что ли?
Сережка не выдержал, увел Дарью Михайловну с крылечка.
Не пой на посмешище старому черту!
А печальная старая песня все звенит в его ушах. И стало ему всего жалко. Отца жалко. Мать жалко. И самого себя жалко.