Мишка верит этому. Это правда! Гэля у Сигизмунда тоже ходит стирать. Так она иногда целый день ходит и все зря. Нет стирки. И другой работы тоже нет.
А Гэля гордая! Ей стыдно идти домой, когда она ничего не заработает. Тогда она идет тихонько-тихонько и плачет на ходу.
Вернее, она не плачет, а молчит и губы прикусывает, а слезы все равно текут и текут по щекам. Только вытрет, а они опять текут. Даже трудно смотреть на нее.
Конечно, Сигизмунду тяжело: четыре рта, а кормилец он один. И хозяйки настоящей нет Яночка за хозяйку. Вот Гэля и плачет.
И у Сережки, оказывается, тоже нечем жить. У них осталась от отца тройка (это такой костюм), так они эту тройку продали и деньги проели. И мамкино праздничное платье проели «Проесть-то легко, а заводить-то как?»
Значит хватит слоняться без толку, надо работать, помогать матери.
Вот я почему пришел, говорит Сережка. Может твоя мама устроит меня продавать телеграммы?.. А это гостинец: свежие яички. И еще мамка может постирать вам. Даром постирает.
И сует Мишке узелок с яичками.
Как продают телеграммы
Когда Мишка жил в подвале, он продавал телеграммы и хорошо знает, как это делается.
Городская газета выходит утром. А днем в редакцию
приходят новые телеграммы. В этих телеграммах самые последние новости о войне: где мы побеждаем, да кто герой, да сколько взято пленных.
Эти телеграммы перепечатывают в типографии на маленьких листочках. А мальчишки со всего города прибегают в типографию и покупают эти листочки. Им цена: четыре копейки за штуку. За пятьдесят штук надо отдать два рубля, а за сто штук четыре рубля.
Потом мальчишки бегают по улицам и продают каждый листочек по пятаку зарабатывают на каждой телеграмме по копейке.
Кто продаст сто телеграмм заработает рубль. А кто не продаст, что взял, тому беда: потеряет свои деньги.
И надо занимать очередь в типографии пораньше, чтобы первому купить и первому же начать продавать. А если купишь последним, так потом бегаешь-бегаешь, кричишь-кричишь, а никто уже не покупает все уже купили у других.
Мишке-то было хорошо, потому что в типографии жалели его маму. Как только телеграммы напечатают, так старик Федосеич отсчитает Мишке первому. Только потихоньку, чтобы другие мальчишки не видели.
А если бы он все не продал, у него взяли бы назад «в возврат» и деньги вернули бы. А у других в возврат не брали.
Мишке в первый раз очень посчастливилось: была победа. Только он выбежал из типографии, только заорал: «Экстренный выпуск! Последние телеграммы с фронта! Взятие Перемышля!» так все сразу бросились к нему. Рвут телеграммы из рук, платят и серебром, и медью, и новыми толстыми почтовыми марками, на которых сзади написано: «Имеют хождение наравне с медной и серебряной монетой». (Раньше таких марок-денег не было. Они только что появились).
Рвут из рук, платят и сдачи не берут: «Сдачи не надо!», «Не трудись, мальчик!», «Остатки тебе!»
В тот день Мишка столько заработал, что мама удивилась.
Но такой хороший заработок бывает редко, потому что и победы бывают редко, а все больше «перестрелка патрулей» или «на фронте без перемен». А когда «без перемен», тогда телеграммы покупают плохо да еще и сердятся, словно это Мишка плохо воюет.
Но Сережка все-таки постарше. Он сумеет продавать. И Мишка его поучит. И сам снова попробует. А то он еще не продавал, как переехал.
И Мишка охотно пообещал, что все расскажет маме, попросит за Сережку, взял узелок и домой.
А про самое важное он вдруг забыл: не рассказал Сережке, что старый черт хочет взять Сережкиного отца на веревочку.
Он не нарочно забыл, а просто так. Вылетело из головы.
У солдатского костра
Он перебрался к ней на кровать и подробно рассказал про Сережку. Рассказал и про то, как Сережка за него заступался. Для того рассказал, чтобы мама стала добрее.
Маме стало жалко Сережку, и она пообещала устроить его продавать телеграммы.
Но когда мама услыхала про узелок с яичками, она сразу рассердилась и стала кричать на Мишку:
Хорош! Взятки берешь? На чужом горе наживаешься? Разве так помогают другу? Забирай узелок и марш к Сережке. Отдай, извинись и скажи, что я постараюсь.
Значит, Мишка опять сделал неладно! Но ведь он не нарочно, не по жадности. Он просто не подумал.
Узелок пришлось отнести. И стало опять можно жить.
Опять выпустили Кольку, вывели на солнышко, накормили.
А когда узнали, что у Кольки и он и она уехали до утра, тогда потихоньку вывели Кольку со двора и опять купаться.
Вода была похолодней, но зато очень пловучая. И Колька стал так плавать, что все опять удивились и решили допустить его на следующий день переплывать.
Но, конечно, его одного не допустят. Справа поплывет Сережка с бревнышком, а слева Тоська знаменитый пловец и тоже с бревнышком. Если у Кольки вдруг судорога, или он устанет, или ко дну пойдет, так пожалуйста вот вам бревнышко, схватись и передохни!
После купанья в лес, к солдатам, есть кашу. Ох, и вкусна солдатская каша с деревянных ложек!
Вот рядами белые палатки. Перед ними трещит-пылает большой костер. А у костра солдаты. И везде, куда ни посмотришь, тоже солдаты.