А что изменяется? Как были персиками, так и будут.
Тут Илья Ильич все же терял свое особое, выработанное долголетним пребыванием в коридорах власти терпение:
И как только ты, Татьяна Лукьяновна, позволь тебя со всей принципиальной прямотой спросить, справляешься со своими обязанностями на посту начепецотделом, где такие вопросы, как я понимаю, составляют весь твой рабочий день? Правовой статус не может быть у пер-си-ков, не может!..
Он переводил дух и уже вполне мирно заканчивал:
Лица, проживающие напротив, по принятии от нас персиков превращаются из свидетелей в ну, ну? Ой, мне тошно! В соучастников! Ясно?
А что мы такого сделали? плаксиво спрашивала жена.
Да ничего такого! Ни-че-го! весело кричал Илья Ильич, энергично жонглируя персиками. Нет никаких свидетелей! Нет! И соучастников тоже нет! Просто лучше, когда люди молчат, чувствуя понятную неловкость, и надо знать, когда и чем затыкать им рот! Вот и угощай их персиками! Да не жалей же! Доброта она
Хуже воровства! ворчала жена, которая давно разучилась делать подарки и даже прервала по этой причине все родственные связи.
В девять ноль-ноль Илья Ильич выходил из своего подъезда к черной «Волге», в которой ждал его верный молодой друг Серега. Увидев шефа, Серега мгновенно включал зажигание. Илья Ильич все ждал, когда Серега научится открывать ему дверь, потому что в Англии, он помнил, шоферы даже выходят из машины для производства этой пустяковой, но значительной операции и делают это неспешно, с чопорным полупоклоном и, как видно, с большим удовольствием. Пустяк, а приятно. Но Сережка недогадлив, сукин сын, ну и пусть, он и сам откроет дверцу, это даже хорошо пусть все видят, какой он простой, доступный, какой демократ, а не надменный аппаратчик, подумаешь, мелочь какая. И открывает, и садится рядом, упругий, румяный, в надежной броне из ратина, фетра и кожи.
Обедать, как всегда, Иля-Лич?
Как всегда, родной.
Потом в дальний главк, Иля-Лич? В интонации Серегиного голоса проскользнула лукавая нотка, но, разумеется, в допустимых для подчиненного, пусть даже любимца, пределах, так, едва-едва.
Однако же Илья
Ильич сразу же среагировал, и даже как-то болезненно:
Почему ты, родной, про дальний вспомнил?
Так ведь пятница, Иля Лич! конфузливо отвечал Серега, понимая, что сморозил глупость, но не понимая, почему это уже глупость.
Илья Ильич долго не отвечал, все думая про «дальний главк» крохотную квартирку в доме гостиничного типа с разбитной хозяюшкой, которой он так и не пробил двухкомнатную, и не потому, что не смог, а в силу вновь открывшихся обстоятельств: появления другой разбитной хозяюшки, но уже в готовой двухкомнатной квартире.
Все, Серега. Амба. Будем ездить теперь в «ближний главк», вздохнул Илья Ильич, и Серега сочувственно кивнул.
Экономим на этой ситуации сорок минут, Илья Ильич улыбнулся, и улыбка его отдалась приятной гримаской на Серегином бледном лице. Дарю их тебе, родной, от щедрого сердца, калымь на благо семьи и отечества!
Спасибочки, Иля-Лич, в долгу не останусь.
Да чего там! Не забудь: с часу до трех в распоряжении Татьяны Лукьяновны, в семь ноль-ноль в камеру храпения, возьмешь груз.
Серега кивнул и нажал на акселератор, а Илья Ильич привычно развернул газету. ехать двадцать минут, как раз за это время он успевает прочесть «Мозаику» и происшествия.
Кабинет встречал его приветливым, тихим уютом. Солнечные лучи лукаво искрились в хрустальных вазах подарках коллективу за достижения, на столе поджидали его толстые пачки свежих газет и журна лов.
По-чи-таем! радостно вскрикивал Илья Ильич и, развалясь в кресле, открывал «Литературку», ища судебный очерк.
Нажимал кнопку селектора.
Варенька, завари, деточка, чаек, цейлонский, который в красной баночке.
Варенька, мощного сложения девушка, с ярко накрашенными щеками, осторожно вносила поднос, ставила на стол, касаясь Ильи Ильича прямыми, как у индианок, синими волосами, и какое-то тревожное озорное чувство овладевало в эти секунды Ильей Ильичем. Надкусывая печенье, он молча глядел, как Варенька идет к дверям: обернется или не обернется? Не обернулась. Цену себе набивает. Обольщает. Ишь, мини какое напялила, бесстыдница. А он не клюнет. Не клюнет! Мало ему забот, чтобы еще и на работе клевать. Клюнул как-то раз, так едва отмылся!
Хмурясь, он допил чай и стал смотреть в окно. Как раз напротив его кабинета в соседнем доме был точно такой же кабинет, и за столом сидел точно такой же лысоватый крупный человек и тоже пил чай.
Илье Ильичу стало вдруг скучно, он тяжело вздохнул и вновь уткнулся в «Литературку». Судебного очерка не было. На душе стало совсем тоскливо. Надо бы позвонить кому-нибудь, подумал Илья Ильич. Но кому? И зачем? Просто так звонить он давно разучился, а дела не было.
Дело, однако же, возникло само по себе.
К вам Кошко из пятого отдела. По вопросу усовершенствования, Варенька говорила по телефону густым цыганским голосом, как бы задыхаясь от страстей.
Илья Ильич вдруг осклабился и неожиданно для себя сказал:
Вопрос усовершенствования, деточка, я готовлюсь решать с тобой, а не с Кошко.