Значит, интересный архив?
Архив? Архив как вам сказать Пока ведь не прочитано из него ничего письменность нерасшифрованная Но вот вчера головы негров тут обнаружили так это, по-моему, и архив переплюнуть может.
Негров? Каких негров? Где нашли?
«Каких»! Обыкновенных: черных, губастых, с курчавыми волосами. Ну, в общем, негры и негры, как полагается.
Ничего не понимаю! Головы негров?
Что вы, зачем такое смертоубийство! Нет, целые фигуры. Скульптуры. Вместе с другими скульптурами. Но тоже первые века от рождества Христова.
Я не в состоянии произнести ни слова: мысли бегут в голове такие сумбурные, что ни собрать их, ни выразить отчетливо невозможно. В первые века нашей эры на севере Средней Азии, почти у Аральского моря негры?
Коля видит мою растерянность и смеется:
Вот, вот! Так вчера с Сергеем Павловичем было. Он тоже
сперва, когда ему сказали: «Сергей Павлович, негра откопали!» даже закричал: «Что вы выдумываете, какого негра, где негра?» А потом, когда добежал до раскопок, увидел сам, сел на корточки и говорит: «Очень интересно. Ничего не понимаю» Ну, спать давайте.
Коля дал мне спальный мешок, сам забрался в другой. Он уснул моментально. А я еще долго не мог опомниться. Нет, только подумать: негры! Да что ж это значит?!
Знакомство с Толстовым
Только позавчера вылетел из Москвы? Ловко! А, интересно, писем из института никаких мне не привез, не знаете?
Не знаю, Сергей Павлович. Давайте разбужу его.
Что вы, Коля, зачем! Я просто думал может быть, не спит, ведь поздно все уже позавтракали.
Неужели так поздно? Высовываю голову из спального мешка и вижу прислонившегося к грузовику высокого человека с живыми, с искоркой, мягкими глазами, в белом парусиновом комбинезоне, в белом же тропическом шлеме с двумя козырьками: спереди и сзади «здравствуй-прощай». Лицо, табачно-желтое от солнца, русые усы, которым предоставлено расти, как им хочется. Человеку лет сорок, не больше лицо из тех, что не обманывают насчет возраста.
Ворот комбинезона широко распахнут: жара уже и сейчас, с утра. Комбинезон обмят, как гимнастерка на бывалом солдате: чтобы влез в нее и как дома! Вообще с первого взгляда можно определить, что этот человек здесь в жаре, в пыли, в пустыне чувствует себя превосходно.
Это Толстов.
Ах, вы уже проснулись? Здравствуйте, с приездом! Не разбудил вас случайно?.. Ну, очень хорошо! Позвольте предложить вам завтрак.
Толстов потчует от души. Хотя он уже завтракал сегодня, я ведь знаю это, но, чтобы не обидеть гостя, закусывает со мной еще раз.
Впрочем, мне ничто не идет в горло, пока не увижу негров, о которых рассказывал Коля, не побываю на раскопках, не посмотрю на документы из архива.
Сергей Павлович, сыт! Честное слово, сыт!
Он смеется:
Ну хорошо, хорошо! Что показывать вам скачала?
Что хотите!
Должен признаться, что я не только впервые попал в пустыню, но и с практикой археологов столкнулся впервые. По простоте душевной предполагал, что архив это нечто чрезвычайно громоздкое: если и не множество полок с пудовыми томами, то, во всяком случае, что-то весьма похожее на библиотечный зал.
Профессор же Толстов, вслед за которым и я ныряю в его палатку, смахивает на койку с небольшого ящика, служащего, очевидно, столом, груду книг, рукописей, гранок, пачек папирос и бог знает чего еще, открывает крышку этого универсального стола и не без торжественности произносит:
Вот, прошу
В ящике лежит штук десять коробок с этикетками: «Лапша 2 килограмма», «Лапша 1 килограмм». Из каждой коробки Сергей Павлович принимается извлекать большие комки ваты, которые деликатно разворачивает плавными движениями. В вате лежит то какая-нибудь свернувшаяся в трубочку слоистая, изгрызенная червями, пятнистая, почти черная береста, то длинная, еле сохраняющая форму, трухлявая щепочка однако тоже, как береста, испещренная пятнами. И еще щепочка, еще береста
Что это?
Толстов смеется. Это и есть то, что сегодня следует назвать архивом древнехорезмийских письменных памятников!
И действительно, когда я всмотрелся внимательней, то увидел, что «береста» не береста, а чудесно когда-то выделанная кожа, что пятна на ней не пятна, а письмена. Совершенно неизвестные мне по начертанию, во многих местах стершиеся настолько, что о существовании их скорее можно лишь догадываться, но тем не менее письмена, именно они. А почему архив? Конечно же архив! Все это найдено в одной всего лишь в одной комнате дворца, и находки продолжаются.
Да, хотя это весьма далеко от современного представления об архиве, но все же это именно он: собрание документов, покрытых письменами, по-видимому, одного и того же алфавита.
И пусть еще неизвестно даже, что значат письмена, а следовательно, что собой представляет каждый документ семнадцати-восемнадцативековой давности, все равно победа Толстова громадна. Ведь только лишь десять с небольшим лет назад он выдвинул гипотезу, что неизвестные письмена на нескольких монетах, хранившихся в разных музеях, древнехорезмийские. Тем самым он утверждал, что существовало и такое самостоятельное хорезмийское государство, и такая самостоятельная письменность. Далее он предложил также свой вариант чтения этих письмен. Правда, полный алфавит он предложить не мог варианты надписей на