Ах да. У неё осталось ещё кое-что. Не осталось даже появилось. Нечто, способное хоть немного осветить ту темноту, в которой Пенни изо дня в день влачит своё существование. Не материальное, но самое важное. То единственное, что хоть как-то, пусть холодно, горько, с надрывом но радует её.
Пенни безэмоционально смотрит в потолок. В эту ночь, как и во многие ночи прежде, сон сначала очень долго не шёл к ней, а потом слишком рано покинул её. Она привыкла и уже почти не расстраивается постоянному недосыпу. Кошмары, в которых она, в обнимку с головой Бена, неизменно убегает от Пожирателей Смерти, от Аспидов Лорда, как их теперь называют будят Пенни слишком часто. Сегодня вот за час до будильника. За окном ещё разлит плотный сумрак, Пенни не выспалась, она буквально чувствует, как чёрные круги заливают нижние веки, но смысла смыкать глаза нет она всё равно не сможет вновь заснуть.
* * *
Парвати моложе Пенни лет на семь. И Пенни, которую никто не спрашивал, куда и с кем её селить, сталкивается с Парвати чересчур часто. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Пенни это раздражает. Раздражает и то, что её лаборатория, точнее, не её, конечно, а лаборатория доктора Лейхенберга, в которой Пенни теперь ассистирует, находится в том же здании, что и дорогой бордель для Аспидов. Бордель, скрывающийся под личиной кабаре-ресторана, в котором Парвати считается звездой. И особенно Пенни бесит то, что наглая самовлюблённая вертихвостка не считает нужным ограничиваться помещениями, официально отведёнными под «клиентов», и водит особых гостей наверх, в личную квартиру, отчего и другие «девочки» мадам Кэрроу переняли привычку, а по жилому коридору вечно шастает толпа перевозбуждённых пьяных колдунов.
Пенни остаётся лишь благодарить судьбу за то, что начало «новой эры» наградило её ожогом на полголовы, изуродовав лицо, деформировав ухо и навсегда оставив на её голове гигантскую бугристую красную залысину такой женщине похотливое внимание подобных личностей практически не достаётся. Но и пары раз, когда её хватали со спины, беззастенчиво щупали грудь и промежность, чтобы вскоре с руганью и проклятьями оттолкнуть, когда она в страхе оборачивалась, демонстрируя хулиганам увечья, ей оказалось выше крыши. Был как-то ещё один господин, самый неугомонный или самый раскумаренный из всех, которого даже её уродство не отпугнуло. В тот день Пенни была близка к надругательству как никогда. Спас её Лейхенберг. Пусть под спасением и стоило понимать насмешливое уточнение, точно ли некто Струпьяр хочет связываться с уродиной, у которой между ног так же сухо, как и в куриных полукровьих мозгах. Её, на которой весь зельеварческий этап его бесконечных экспериментов и держался, кичливый немец оскорблял часто, к этому Пенни было не привыкать. А вот за то, что издёвка заставила Ступьяра со смехом швырнуть её, тихонько поскуливавшую побитой псиной, на пол и уйти прочь за это она была даже благодарна своему начальнику.
И всё же, не води Парвати и её «соратницы» своих хахалей наверх, такое бы случалось куда реже. Но говорить с ней было бесполезно: возомнившая о себе не пойми что разодетая профурсетка не потрудилась даже выслушать Пенни, когда та впервые постучалась
к ней. Открыв и увидев, что это всего лишь соседка-лаборантка, Парвати хлопнула дверью прямо у той перед носом. Жаловаться мадам Кэрроу тоже было бесполезно. Оставалось лишь терпеть и злиться про себя.
Стены в здании тоненькие, как грифельная доска. Хочешь-не хочешь, а Пенни приходится несколько раз в неделю становиться невольной свидетельницей встреч Парвати со своими благодетелями. Слушать стоны и шлепки плоти о плоть, пьяный хохот, крики. Пенни может сколь угодно прижимать к ушам подушку, пытаясь заглушить бессовестно громкие вопли из соседской квартиры, но подушка, как назло, у Пенни ещё тоньше, чем треклятые стены. Поэтому её вдвойне злит, что, когда у Парвати с Аспидами дело доходит до разговоров, а оно точно доходит Пенни, как ни пытается, не может услышать практически ничего. Такой вот закон подлости.
Зато Пенни слушает и слышит в лаборатории. Лейхенберг болтлив, его помощники ещё болтливее. Но говорливее всего сами зелья, ведь Пенни, бывшая признанной мастерицей в этой науке, прекрасно понимает, что значит каждая конкретная сочетаемость ингредиентов, любое изменение состава и очередная разбалансировка реагентов. Крупицы ценной информации собираются, нанизываются на нить, как бусины, чтобы Пенни потом попыталась разгадать, какой из них складывается узор. Получилось или нет, но Пенни всегда после передает сведения тем, кто умеет разгадывать куда лучше неё самой.
Так они успели предотвратить уже несколько крупных атак на маглов и пару раз избежать проблем от рейдов на гетто волшебников с низким статусом крови. И всё же спасать получается не всегда. Самое болезненное знать, что иногда твои данные могут не помочь. Порой масштабы не позволяют, порой здравый смысл. Иногда бывает банально поздно. Пенни такое ненавидит. Но помнит, что риски раскрыть шпиона, показать врагу, что знаешь его план, сгубить немногочисленные отряды или вляпаться в ловушку порой перевешивают, что порой правильнее не делать ничего. Что попытка помочь вопреки доводам разума может обернуться катастрофой. Сопротивление уже через это проходило. Теперь они стали осторожнее. Теперь эта простая истина вбита у них на подкорку. И всё-таки, всё-таки Пенни до сих пор грызёт себя за то, что знает: её сведения могли бы спасти румынскую драконью базу. Спасти Чарли. Не спасли. Одноклассник сгинул так же, как и десятки его коллег: по мнению Аспидов, то была достойная кара за помощь британскому сопротивлению.