отметив про себя, что он достойно оформлен и имеет вид действительно рабочего документа, я попросил Сноу убрать его к себе в кейс, мол, потом заберу, а то помну или пивом залью. Посмеялись и решили, что нам хорошо. Быстро темнело, и мне показалось, что все друг от друга устали. Франц на следующий день отбывал обратно в Германию, и ему требовался отдых. Сноу вызвался отвезти его в отель. Я распрощался и через зелёный массив по тропе двинулся к машине. Не дойдя метров двадцать до неё обнаружил, что рядом с машиной мельтешат два типа в плащах. У меня это не вызвало никакого беспокойства и, открыв дверь, я стал усаживаться. Один из незнакомцев подошёл и постучал по окну. Я, приоткрыв окно, спросил, в чём дело. Стучавший заявил, что он сотрудник спецслужб и хотел бы со мной поговорить. Было сумрачно, пустынно, и ситуация складывалась не в мою пользу. Попросив предъявить удостоверение личности, я одновременно твёрдо заявил, что являюсь официальным представителем советского Торгпредства и не собираюсь ни с кем разговаривать на улице. Махнув у меня перед носом удостоверением, австриец (или немец), усмехнувшись, предложил беседовать не на улице, а где-нибудь в другом месте, например, в кафе. Я предложил встретиться в нашем офисе, если имеются вопросы для обсуждения. Одновременно я сообщил, что о нашем контакте буду вынужден доложить директору фирмы. Не смущаясь и, видимо, ожидая такую реакцию, сотрудник через окно протянул мне руку и предложил не держать зла. Не обращая внимания на предложение рукопожатия, я завёл машину и пожелал оперу удачи в его трудном деле. Быстро выдернув руку, опер отступил в сторону.
На меня такой подход оказал негативное, обескураживающее действие. Я ощущал нервное напряжение и гнал машину, стремясь удалиться от Пратера, как будто за мной гнались. На всякий случай я посматривал в зеркало заднего вида и, не заметив никакого интереса к моей персоне, влился в автомобильный поток, следующий в сторону венского международного комплекса (ООН Сити). Повернув после моста через Дунай направо, я подъехал к дому Шорина. Борис посмотрел на меня, почесал зубами верхнюю губу и, сказав, что как раз собирался гулять с собакой, начал одеваться. Кузьмич примчался, уселся у двери и, порыкивая, вертел головой, посматривая на нас с интересом. «Вот если бы люди обладали таким чутьём», подумал я и двинулся вслед за не заставившей себя ждать парочкой. «Интересно, интересно, включился Шорин, спуская собаку с поводка. Видно, они стали торопиться, подумали, что мы что-то знаем или догадываемся. Но ведь это спецслужбы, им кто-то приказ должен был отдать. Во-первых, не волнуйся, во-вторых, ничего никому не рассказывай, подумаем пару дней, подождём, посмотрим, может что-нибудь и проявится с неожиданной стороны. Ты поезжай домой, выпей чуть-чуть, да детей повоспитывай. К утру всё уляжется, и вдруг что-то проклюнется», тихо пропел Шорин и с едва заметным сожалением посмотрел на меня.
Дома всё было предсказуемо. Женя мастерил очередное укрытие для своих машинок, сопел и не обращал на окружающее внимания. Оля записывала что-то в тетрадь и беседовала с Людмилой, которая в свою очередь испытывала салат на рыхлость деревянной ложкой. Она внимательно на меня посмотрела, прокрутила увиденное в голове и положила мне салата. Рюмку я налил себе сам. Чтобы скрыть невесёлые мысли, я рассказал о жареной ножке и тушёной капусте, об обстановке, которая их окружала, и предложил в выходные нагрянуть в Пратер с завоевательскими целями. «А на колесе покатаемся?» неожиданно прорезался женин голос. Я посмотрел на его круглую хитроватую физиономию, и мне стало немного легче.
В офисе всё было по-старому и почему должно быть по-другому? Шорина и Самсоновых не было, Жанна мучила счётную машинку, а Рощин с коллегами рисовал на школьной доске графики приёмок. Я к ним присоединился и сразу попал в переплёт. В низах существовало мнение, что тугоплавкие металлы искажают реальную картину машиностроительного производства. Чтобы приглушить инженерный бунт, пришлось вдохновенно смешивать правду с фантазией и получилось, что мы не знаем всех обстоятельств, а в верхних эшелонах должны принять решение, о чём нас проинформируют. Наше дело придерживаться логики развития событий и высказывать своё мнение. Сюда же надо отнести работу с графиками приёмок, куда желательно вносить коррективы, чтобы чувствовался контроль.
Потом приехали Самсоновы, уже при входе выражающие друг другу какие-то претензии. Анна загремела чашками, и явился Шорин. Не скажу, что у него был вид победителя, но и на проигравшего он похож не был. «Самсонов здесь?» обернулся он в сторону кабинета зама. И не дожидаясь ответа, сказал: «Ну и Пойдём, жажда замучила. Анюта,
мы на полчаса».
Отхлебнув прохладного пива, мы поставили кружки и некоторое время сидели молча, поглядывая друг на друга. Начинать надо было Шорину: «Я сегодня утром был у одного главного лица и всё откровенно рассказал иначе нельзя перепроверит по своим каналам и, если соврёшь, накажет». У меня с ним деловые ровные отношения и, если сможет, то всегда поддержит. Он сказал, что подождём до праздников. Потом, если не поступят другие относящиеся к произошедшему факты, будем думать. Попросил нас спокойно проанализировать все моменты, показавшиеся нам необычными, и никому о событии не говорить, даже Костину. Помолчали, и уже уходя, Борис тихо сказал: «Самсонов задумчивый ходит, видимо, не получается «каменный цветок». А доклад ты правильно у Ноймайера не взял, мало ли что. Сноу привезёт, никуда не денется».