Но повар был на высоте, меню недорогое, и публика, скрепя сердце, потела и ела.
В городе за годы индустриализации значительно выросла «классовая прослойка» холостяков, да еще пополнилась пришлым элементом людей без роду, без племени: город официально считался 101-м километром.
Этой дикой средневековой чертой отчуждения отгораживались новоявленные отцы северной столицы от «неблагонадежных».
Слава Богу, в нашем веке люди еще находят пути от сердца к сердцу, любят поговорить по душам, по-дружески выпить.
Дмитрий по неопытности ничего не признавал, кроме водки, а видавший виды Шилов только водку и знал. Поэтому обед мог затянуться до ужина, если бы Шилов не решил вдруг ехать домой, в Ленинград. Багаж его был всегда с ним огромный портфель рыжей и потрескавшейся кожи.
Люблю этот город, говорил он по дороге на вокзал, не то, что Новгород и Псков: там слишком пахнет ладаном.
Они проходили мимо старинного монастыря, окруженного колючей проволокой, с наблюдательной вышкой посреди двора.
А здесь чем пахнет? спросил Дмитрий.
Чертом с ладаном, вот чем. Все-таки это безобразие, из монастыря, тюрьмы духовно-добровольной, делать тюрьму настоящую. Да еще здесь, посреди города родины самых красивых в России женщин.
Что-то я этого не заметил.
Напрасно. Я, старый развратник, утверждаю это. Я любитель красивых женщин: отдыхает взор. И родины большой любитель и знаток. Только она меня не баловала.
Как? Почему?
Эх, брат-демократ, долго рассказывать. А вкратце в гражданскую войну, безусым энтузиастом, командуя отборным (в смысле сброда) батальоном, я взял несколько каких-то полунаселенных пунктов, одержал несколько небольших над врагом и величайших над своими солдатами побед. Два раза я попадал под расстрел к белым, а один раз, и это стоило мне седых волос, к красным.
А к своим-то как?
По ошибке. А думаешь, эти, что здесь сидят, в монастыре с новым советским уставом, почему попали? Тоже по ошибке, а еще по русской дурости и хамству (с обеих сторон), плюс широкий размах и минус американская деловитость. Это я еще осторожно выражаюсь. Мне и самому не хочется ни говорить, ни думать хуже. Ведь я настоящий коммунист, старики-карьеристы и молодые сосунки мне не ровня.
Я слыхал, что вы лично знакомы со Сталиным и имеете орден Красного знамени один из первых самый почетный, чеканки 21-го года. Правда это?
Правда. Но со Сталиным у меня не вышло. Больше не приглашают. Опоздал однажды на прием. Кстати, прогулы и опоздания что это? Тоже наше бескультурье и свинство. А закон, отправляющий за это в тюрьму? Это уже совсем нелепость, дичь, варварство, преступление. В Европе смеются над ними. Но там Францы и Гансы серьезнее относятся к жизни и опаздывать или прогуливать не любят. Я знаю, что там слаще можно прожить жизнь и спокойнее, но от сластей выпадают зубы. Если они у Франции и были, так все равно их немцы выбили и теперь распоряжаются всей Европой. Старушка заплатила за кусочки сахара кусками земли, попранной и отторженной Вот кто нам враг номер один Германия.
Мы же в дружбе с ней?
Ха, мальчик! Это политика, то есть грязное и темное дело, а не дружба. Наши-то бы не прочь, да союз непрочен. Раньше с Германией с одной, ну с Италией справиться можно было легко, но сейчас под ружьем пол-Европы, огромные богатства Франции в придачу. Опыт войны у гитлеровских молодчиков и их боевой задор, окрыленность, вера в непобедимость тоже не в нашу пользу. А за спиной притаился «япошка». Манера Гитлера внезапность удара. «Раз и квас». Как раз то, чего Россия не любит и сама никогда не делала. Недавно весь зал лектория аплодировал известному военному обозревателю только за то, что он позволил себе пройтись насчет немецких сводок: пространны, мол, и хвастливы, английские же скромны и скупы. Правда, похвастать им пока нечем. Эх, хотел бы я, чтобы немцы сунулись к нам в деревню, в глушь, куда-нибудь под Саратов
Неужели мы пустили бы их так далеко?
Поневоле пустишь. Но умнее будем. Пусть начинается. Так жить надоело. Все отдаем для будущего, вернее, для будущей войны. А нам-то что останется? Шиш с маком да выпивон изредка. А все мы материалисты живем один раз и терпим. Раньше люди хоть на тот свет надеялись, а мы и этого не имеем. Душно! Война нужна, чтобы разрядить эту атмосферу. Только после войны, после большой победы мы заживем как люди. Страна наша велика и обильна, и порядок в ней есть, только он порядочно надоел всем. Мы еще повоюем. Мы еще поживем!
Жилов раскраснелся, глаза его блистали, и он еще хотел выпить. Но до поезда оставались считаные минуты.
Теперь мне не хочется ехать, бормотал он, что за черт?
Но, скрепя сердце, скрипя новыми сапогами, не без помощи Дмитрия, сел в подошедший поезд.
Помните мой совет, крикнул, когда поезд
тронул, идите в народ. Наш большой народ большой ребенок. Вы его не знаете. Впрочем, кто же его знает? и он махнул рукой, не то прощаясь, не то с досады.
* * *
Писатели, знающие его досконально, умеют писать только «во первых строках письма» с поклонами от полдеревни. Те же из них, кому удавалось выйти в люди, Кольцов, Никитин, Трефолев эти соловьи залетные из курского леса в английский парк, отрываясь от народа, пели монотонно, быстро спеваясь, если не спивались.