У меня новость. У меня хорошая новость.
Что, нога не болит?
Нет, выяснилось, что можно в партию не вступать.
Почему?
Я выяснил, что в партии состоит С., академик. С таким засранцем я в партии быть не могу.
И после этого он всем сообщал, что С. такой-сякой, поэтому можно в партию не вступать. Я чист перед Хрущевым, говорит он. Валял дурака отчасти, конечно. Он был очень умным человеком».
Он тоже занимался с Ландау. Я приходил иногда во время этих занятий. Но Ландау сразу
начинал злиться. Не хотел с ним работать, говорил: Он со мной разговаривает, как с дураком.
А у того были такие тесты. Он рассказывал сказку про муравья и голубку. Муравей сделал то-то, голубка то-то. Почему муравей это сделал? На что Ландау коротко отвечал и отворачивался. И тот уходил. Этот же номер он проделывал с министром здравоохранения Б. В. Петровским. О чем мне с ним говорить? и тоже отворачивался. Он же был неадекватен».
Найдин, 2005. С. 183184
Взгляд стальной, брови чуть прихмурены, а улыбка такая ядовитая Я рассмеялся. Она тоже».
Там же. С. 171
Однажды в середине рабочего дня она устроилась отдохнуть в кабинете заведующего отделением. Тот был где-то в командировке. К ней прилепился молодой симпатичный ординатор. Он приехал откуда-то из Сибири набираться хирургического опыта. Вот он с Антониной и набирался. Но забыл запереть дверь.
В самый сокровенный момент дверь распахнулась и вошла одна гранд-дама. Зина. Гранд это только ростом, но не умом. Зато была еще и членом партийного комитета. Так вот она и вошла в тот славный чертог, нарушив романтическое свидание. В ответ на возмущенный, даже ошеломленный возглас: Что это значит? Антонина выглянула из-под сибиряка и хриплым от страсти голосом сообщила: У меня обеденный перерыв, я тут есь и прошу закрыть за собой дверь! Дама выскочила, как ошпаренная».
Найдин. 2008. С. И
Там же. С. 91
туда страдальца на носилках, стараясь не ушибить об потолок стоячий член, и, включив сирену, мчали его домой. Там уже ждала не первый месяц тоскующая подруга. Строго по инструкции он снизу, она сверху. Прости меня, грешную, плевались и каялись целомудренные бабы. Но потом входили во вкус и смущенно замолкали. Только громко стонали и тихо вскрикивали. Об этом уж подробно рассказывали товарищам возрожденные мужчины. Ибо после трех-четырех таких сеансов рефлекс эрекции закреплялся, и древнейшее изобретение природы начинало вполне прилично фурычить.
Можете себе представить популярность Воли? А где слава, там и завистники. Они, подлые, это роскошное мероприятие и загубили. Написали донос в обком партии. Мол, неприкрытый разврат с псевдонаучной подоплекой. Идеологическая диверсия. Использование служебной машины и расходование дефицитного бензина на внеплановые цели. В очереди даже слегка ссорились: Я раньше тебя записался на елю! Твоя баба еще не прошла инструктаж, а моя прошла, мне Вольт Григорьевич так и сказал, хвалил ее.
Потянулись проверочные комиссии из райкомов-обкомов-горздравов. Эту сексуальную лавочку прикрыли. А с нею развалили всю важную социальную структуру реабилитации инвалидов».
Найдин. 2008. С. 82
Там же. С. 216
Владимир Львович пишет:
Я как-то спросил у Гаваа Лувсана (Леонид Николаевич, он так себя обозначил, сам-то он монгол): «Что же это получается: вы пишете толстые книжки по иглотерапии, обучаете по ним врачей, а когда лечите больных, то выбираете совсем другие точки и меридианы?» Он хитро прищурился: «А это, доктор, разные весьци: в книжках наука, а у постели больного искусство. А как их совместить большой секрет! Долго надо уцицься!»
Я с ним познакомился во Всесоюзном научном центре хирургии. Тогда директором был академик Борис Васильевич Петровский. Он же «подрабатывал» министром здравоохранения (его любимая шутка). Он нашел где-то в Улан-Удэ этого никому не известного монгола и перевел его из маленького провинциального институтика в свой роскошный центр и под него открыл отдел рефлексотерапии. А поразил его Лувсан тем, что во время операции на легком провел анестезию одной длинной иглой. И проделал это так искусно, что дополнительного наркоза не потребовалось. Высший пилотаж!
При всем том хорошо знал пределы своих возможностей. «Мозги не пудрил». Однажды я его попросил помочь моему отцу, он лежал в ВНЦУ после установки сердечного стимулятора. Отцу было под 80, сердечно-легочная недостаточность нарастала, я хотел хоть как-то облегчить его страдания. Лувсан внимательно осмотрел отца, пощупал пульс, посидел несколько минут рядом, послушал дыхание и сказал: «Нет, Воледя, я помочь ему не могу». Я оценил его честность и искренность.
Леонид Борисович Коган пожаловался на боль в левой руке. Застудил или переиграл.
Времени у него было мало, гастроли следовали одни за другими, и он попросил меня принять экстренные меры. Лекарства и массаж не помогли, и я решил привлечь Лувсана. Гаваа легко согласился лечить Народного артиста СССР. Церемонно поздоровался, стал изучать руку скрипача. Помял ее чуткими пальцами, погладил предплечье, потом достал какой-то допотопный приборчик измерять сопротивление кожи, потыкал им с важным сопением в руку и, повернувшись ко мне, шепотом доверительно сказал: «Это я так, для науцного вида делаю, и без этого все понятно.