В них метят, сказал он, ложась.
Дьери раскашлялся.
Лучше пусть в них, чем в нас.
Вот это в твоем духе, сказал Майа.
Что ж, по-твоему, лучше, чтобы в нас метили?
Нет.
Тогда о чем же ты? торжествующе спросил Дьери.
Я просто сказал, что это очень в твоем духе, вот и все.
Странное все-таки дело, сказал Александр, никогда я не боялся
артиллерийского обстрела. А вот бомбежки с воздуха боюсь.
Куда уж тут пугаться, просто не успеваешь, сказал Пьерсон.
Слева по прежнему неслись крики. Прошло несколько секунд. Ни один человек не поднялся с земли. Куда ни посмотри, вплоть до самого горизонта только распростертые ниц тела в защитного цвета обмундировании. Справа от себя Майа увидел, как двое солдат лезут под машину. «Интересно, надежное ли это укрытие», -подумал было он, но, так и не додумав этот вопрос до конца, забыл о нем и только через минуту спохватился, что вообще ни о чем не думает. Он не боялся, просто всем телом чувствовал землю и только! Лагерь, еще так недавно шумный и суетливый, притих сейчас, как по взмаху волшебной палочки. И он, Майа, тоже притих вместе со всеми. Он лежал на земле, страшно ему не было, и он ни о чем не думал. Просто солдат среди других солдат.
Александр вдруг приподнялся на локте и разразился бранью. Угодило же его лечь прямо в золу, прямо на их потухший костер. Весь перед рубашки покрылся бурыми пятнами. А ведь рубашка чистенькая, он сам ее выстирал в Арке и только сегодня утром надел. Была чистенькая, а теперь превратилась в грязную тряпку. Он чертыхнулся и осторожными щелчками стал сбивать с рубашки пепел. Потом оглянулся на лежащего Пьерсона и подумал, молится ли сейчас Пьерсон или нет. Был у Александра один дружок, очень верующий парень, так он непременно в такие минуты молился богу.
Эй, Пьерсон! сказал он. Ты считаешь, что это семидесятисемимиллиметровка?
Пьерсон ответил медленно, и голос его прозвучал как обычно:
Не считаю, а знаю точно.
«Чертов спец», подумал Майа.
А как далеко она бьет?
Как семидесятипятимиллиметровка.
А как та далеко бьет?
Как, как! ответил Пьерсон. Неужели сам не знаешь?
Я не такой спец, как ты.
На десять километров.
Эх, черт! сказал Александр. На десять километров! Значит, они в десяти километрах?
А может, и чуть ближе. Десять километров это ее максимальная дальнобойность.
Эх, черт! сказал Александр. И добавил: Они по санаторию бьют?
Не думаю. Очевидно, нащупывают батарею семидесятипятимиллиметровых орудий, ее установили нынче утром вон там на поле.
Майа поглядел на Дьери. Тот был бледен как полотно, и его верхняя губа подергивалась в нервическом тике. «Боится», подумал Майа. Ему почему-то вдруг стало неловко, и он перевернулся на бок, спиной к Дьери. Но все равно чувствовал, что там, за его спиной, Дьери по-прежнему терзается страхом.
Какое поле?
Ты же сам знаешь, небольшое такое, в правой стороне, метров пятьсот от санатория. Мы там вчера проходили.
Понятно, сказал Майа, значит, там, на этом поле, и установили батарею?
Дьери по прежнему терзался за его спиной страхом, и Майа почему-то чувствовал себя смущенным и виноватым. «Что за черт, -подумал он, ведь не моя же в том вина, что он боится!»
Утром установили. Лейтенантик выстреливает свои последние снаряды. Ох, и мнит о себе этот лейтенант!
Просто болван, решил Александр. А пока что фрицы в нас стреляют.
У фрицев это просто пристрелка, сказал Пьерсон, и в качестве пристрелки совсем неплохо
Значит, по-твоему, неплохо? Ведь поле-то в полукилометре отсюда.
Пьерсон лежал вплотную к Майа, и никогда еще Майа не видел так близко лицо Пьерсона. Как раз в эту минуту Пьерсон улыбнулся. Улыбнулся обычной своей улыбкой, потупив глаза. Который раз Майа отметил про себя, что, улыбаясь, кюре становится похож на девушку. И не только из-за длинных ресниц и румяных щек. Девичье выражение придавали ему опущенные веки. Казалось, будто он замыкает наглухо какие-то свои заветные сокровища.
Для артиллерии, все еще улыбаясь, сказал Пьерсон, пятьсот метров в сторону от цели вовсе не так уж плохо.
Уж вы ему верьте, сказал Александр. В вопросах вооружения аббат у нас собаку съел.
Он приподнялся на локте и отодвинулся, стараясь, чтобы рубашка не испачкалась в земле. Его по-прежнему волновала мысль, молился ли Пьерсон, когда он его окликнул.
Кончили?
Да кто его знает!
С меня хватит! яростно сказал Дьери. Я лично не намерен валяться здесь целый день. У меня другие дела есть. Я тороплюсь.
Он поднялся на ноги с тяжеловесной грацией толстяков.
Куда ты?
За водой.
Ты что, рехнулся? крикнул Александр.
Он тоже поднялся, но Дьери уже снял котелок с гвоздя и пошел прочь крупным шагом.
Дьери, крикнул Александр, не валяй дурака! Дьери!
Но тот даже не оглянулся.
А главное, сказал Александр, он дырявый котелок схватил!
Александр снова распластался
на земле. На сей раз свист до них донесся еле-еле. Короткий свист, словно уже на излете, почти слившийся с гулом разрыва. Их снова окутало облаком дыма.
Недалеко упало, сказал Пьерсон.
Они дружно закашлялись.
Упало рядом с колодцем.
Почему ты так думаешь?