Ого! Да никак вином меня князь потчует! Ай, любо! Здравия тебе, светлый князь! возгласил Чурило и звякнул своей чашей о княжескую.
Любо! ответствовал князь. Разом выпили, закусили яблоками.
О как! Неужто в Белоозере яблоки растут?
Так давно, еще при Синеусе первые саженцы с юга привезли, из Смоленска. Али не помнишь?
Так, княже, мы тогда молодыми были, вина-меды все больше мясом да рыбой закусывали. А овощ всякая так, как приправа
И то правда. А что это ты вдруг младые года вспоминать начал? Али мы с тобой старики? Тебе ведь и сорока летов нету, так?
Через два лета будет. А тебе, княже, стало быть, через шесть летов.
Так. Я ведь самый молодой в нашей ватаге был.
Молодой, да ранний.
Еще раз выхвалы мне не по делу услышу вина боле не налью.
Охти мне, неразумному. Прости, княже, одичал я тут маленько. Ведь не с кем умную говорю говорить, смысленных* мужей тут и нету, одни медведи.
Ну тут как сказать! Коли со мной до Галатинки пойдешь, то зело удивлен будешь. Да и сейчас я тебя удивлю. У тебя ведь на погосте хозяйство доброе: и кузня есть, и гончарня, и амбары полны, а вот церкви нет до сих пор. Каюсь, есть тут и моя вина, да есть люди поумнее нас. Сам суздальский князь Юрий озаботился, чтобы свет Христовой Веры и в наших палестинах воссиял. Со мной трое монахов идут, один в пресвитерском* сане, ему велено у тебя на погосте остаться понуждать тебя храм возвести и к Святому Крещению некрещеных данников приводить.
Так это что же, сам Юрий указал?
Сам. Указал. Не надо ждать, когда прикажет, а не укажет. Моя опала и тебе боком выйдет, сам знаешь. Суздальцы в наши дела до тех пор не лезут, покуда мы их интересы тут блюдем. А оплошаем мигом вместо нас тут наместники суздальские сядут.
Еле успели перемолвить о своем, как подошла ладья с полуночи, вида не совсем здешнего. На носу ладьи стоял седобородый и седовласый, но еще крепкий старик. Волосы и борода заплетены в косы, поверх обычной рубахи клетчатая накидка. Справа, а не слева, как у русичей, висит меч довольно необычного вида, в руке копье, ратовище которого покрыто затейливой резьбой. Вроде как не оружие, а символ власти. Рядом с ним стоял типичный русич, причем явно не местный. Одет как дружинник среднего достатка, но одежда не новая, если не сказать поношенная. Да и сам, несмотря на невеликие года, тоже какой-то поношенный, затертый. Но стоило взглянуть ему в лицо, встретить его цепкий, внимательный взгляд, отметить неизгладимую ничем и ни у кого печать интеллекта на лице, так начинало казаться, что затертость и поношенность нарочитые, дабы легче было теряться в толпе.
Ладья притерлась с другого борта к княжеской, старик величаво перешагнул через борт, а русич замешкался нарочито и перешел на княжескую ладью почти на корме, подальше от князя, боярина и старейшины. Зато нос к носу столкнулся с монахом, мельком глянул на него и шагнул под благословление. Если б кто внимательно смотрел, то создалось бы впечатление, что монах и странный русич знакомы, но скрывают это.
Здравия тебе, князь белозерский Вячеслав! звучным голосом возгласил прибывший старец, для нас честь быть твоими людьми и служить тебе. Обильны ли твои угодия, крепок ли твой дом и город, здоровы ли твои родичи? Не обделяет ли Белый Бог Христос тебя своей милостью?
Спаси Господь за приветливые речи, мудрый Ерш, вижу, что крепок ты на диво, годы не берут тебя, тверда твоя рука, держащая копье власти.
Будь здрав и ты, боярин Чурило Пленкович, вождь галатов Ерш повернулся к боярину, вижу, что здрав и бодр. Не беспокоит ли рана, нанесенная новгородским мечом?
Эк ты сказанул, Ерш Ершович, рана о прошлое лето получена, я уж и забыл о ней. Да и рана-то не шибко тяжкая. Но ты тогда
добро поступил, что дозволил твоей дочери меня лечить. Сын мой Влас как увидал ее так сразу и возжелал жениться, а до этого и думать не хотел.
Эээ, так вы никак породнились? весело спросил князь.
Еще нет, степенно ответствовал Ерш, только как это у вас сговорились, помолвка. А свадьба по осени будет.
Отделяю я Власа, княже, хочет своей усадьбой жить, вот тут, на восход место есть подходящее.
Отсюда на восход, а от Галатинки на полдень верст семь, на самом берегу озерном, кивнул Ерш. Три семьи с дочерью под руку зятя уходят.
Да у меня двое смердов пока без наделов, тож туда переселяются, добавил боярин.
Добро, подытожил князь, с нового селища три года подати не брать велю.
Любо! Слава князю!
А теперь пошли-ка, другиа, вот еще: скажи-ка, Ерш Ершович, что за человек с тобой?
Человека этого по зимнему пути привезли, аж целый большой десяток суздальских воинов. Десятник их мне грамоты передал, но я не разумею чтения, потому на словах пересказал, что шибко опалился на людина этого князь Юрий Суздальский. Человек этот, именем Даниил, был при князе служивым молодшим, да прогневил своего господина, пото и сослан с глаз долой да подале. Воины отдохнули седьмицу и ушли, а Даниил энтот остался. Мы ему невелик теремок срубили серебром расплатился. Сам ничего не делает, если и ходит на охоту да по рыбу, так забавы для. Серебра пока в достатке дак. Воз с собой привез, а в возу справа воинская вся, одёжа разная, да половина воза книги да пергамен для письма. Часто сидит пишет у терема, по летнему времени стол да скамейку вынес. А что пишет неведомо, никто из нас грамоты русичей не разумеет. Я спросил однажды. «А пишу, говорит, слова покаянные ко князю, господину моему, дабы отозвал меня из сих палестин в Суздаль али в Ростов ко двору своему.»