Охти мне, опечалился князь, ничем Ершовича не одарил. Как бы обиду старый не затаил.
Ништо, княже, обратился к нему монах, я ему в дар от ростовского епископа крест-энколпион передал. Серебряный, на серебряной цепи.
Слава Тебе, Господи! истово перекрестился князь, спаси тя Христос, отче. Други, отходим! Идем вдоль восходного берега, но не близко, на три стрелища. Да навались, навались! Мало ли что, а вдруг галатам подмога нужна.
Ладьи тронулись, набирая скорость, на мачтах поднялись паруса, гребцы осушили весла, только одна пара осталась в готовности.
Радивой, позвал князь, сказывай, чего я не знаю или забыл.
Да все ладно, княже, монах с Чурилой уплыл, чтобы паству окормлять на погосте. Вои Чуриловы на передней ладье. А человек Даниил вон на
корме под присмотром, вроде бы и не мается, веселый, кметей веселит.
О как! Давай кличь его сюда, да догляди, чтобы лишних ушей рядом не было, я с ним говорить буду.
Добро, но ты, княже, пасись. У него сума невеликая, не отдал и заглянуть не дал. Не вашего, говорит, ума дело.
Кличь уж.
А в это время на корме ладьи Даниил продолжал очередную байку:
Ну вот, значит, а хмельной новгородец и закручинился. Я, говорит, на чудь ходил, но никто меня воином не зовет. Домину себе поставил не хуже иного терема. А никто меня плотником не зовет. А стоило по пьяному делу один раз на свинью упасть да за окорока ее ухватить, как
все меня.
Кем назвали пьянчужку, дружинники сразу догадались, хохот грохнул такой, что чайки с криком шарахнулись от ладьи в стороны. Даже подходивший Радивой ухмыльнулся.
Складно брешешь. Потешил и хватит, князь кличет.
Сей миг, подхватился Даниил и, придерживая на боку сумку, двинулся за Радивоем.
Ну сказывай, Даниил княжий ослушник, пошто* Князь Юрий разгневался на тебя, за какие вины аж сюда отправил? князь остро взглянул на подошедшего.
Про вины мои, княже, ты у Юрия и спроси. А дозволь и мне спросить, ведомо ли тебе слово Которосль?
Ведомо. А ведомо ли тебе, человече, какое слово я должен ответить?
Ведомо, реки, княже.
Клязьма.
Здрав буди, князь белозерский Вячеслав. Ведаю, что просьбицу мою ты в ум взял и выполняешь со всем тщанием. Мой человек Даниил прозвищем Заточник тебе грамоты нужные передаст и словами все обскажет. Его слово мое слово, как бы я сам говорю. Тако велено князем Юрием обсказать тебе. А вот и грамота от Святополка Мстиславича новгородского, в коей князь указывает новгородцам препон твоей дружине на Онеге не чинить и дать путь чист до самого Дышащего моря и обратно. А буде возжелаешь где градец малый срубить то дозволяется, но не более одного. Вот грамота от господина моего князя Юрия, в коей указано тебе, княже, подыскать место для града невеликого, град срубить и малую дружину там посадить. Ежели же доможирич новгородский станет препоны чинить тебе в делах сих, то князь дозволяет деять сильно. А то ведь сам, княже, ведаешь: холоп без хозяйского пригляда себя мнит равным господину.
Неужто? Доможирич новгородский холопского звания?
Истинно. Холоп* архиепископский. Владыко новгородский, дабы смуту среди бояр не множить, принудил всех согласиться, что доможирич из его рук ставится.
И бояре стерпели? Что-то не верится.
А им все равно, ибо с того погоста на кормление князя с дружиной дани идут, боярской доли там нет.
Хмжирный кус для князя. Жемчуг в реках попадается, про зверя да рыбу и гутарить нечего, так ведь на Дышащем море
А вот морской промысел в кормление не попадает, то исконно новгородская доля.
Ну тогда не столь и лаком кус сей. А что князь Юрий тебе повелел, когда грамоты мне передашь?
Повелел с тобой идти в поход, все, чему буду видоком*, описать и ему потом привезти. Но не надзирать за тобой, княже, не сомневайся. Задумал Юрий дело небывалое: Онегу-реку и Обонежье по тихому прибрать к рукам. Дело это небыстрое, но нужное. Сам ведаешь половцы спокойной жизни в порубежье* не дают, смерды бегут на полночь. Князья киевский, черниговский, переяславский, да и рязанский от того в гневе великом, ибо в некоторых городках и живут только псари да половцы*. Требуют смердов тех имать и на прежние места возвертать. Вот князь Юрий и удумал убеглых куда подале отселять, чтобы и слуху о них не было.
Дельно Юрий замыслил. Ежели смердами-русичами здешних чудинов, весян да емчан разбавить, глядишь, и эти начнут нашим побытом жить. И крестить, крестить всех надо, без понуждения, но настойчиво.
Пото к тебе и монахи посланы, осмотреться да прикинуть что да как. Поди, немало еще по лесам русичей-нехристей таится?
Князь вдруг сгреб Даниила за ворот рубахи и, притянув к себе, злым шепотом выдохнул ему в лицо:
А вот русичей-язычников не трожьте,без них мы много чего не узнаем, да и потеряем немало. Не вразумил их еще Господь, не просветил светом Истины, так не нам, грешным, их к лицемерному крещению понуждать. Забудь. Понял ли?
Надо сказать, что Даниил и в лице не переменился, и никак не попытался высвободиться, пока князя не дослушал. А дослушав, вдруг неуловимо быстрым движением освободился от хватки.
Понял, княже, и согласен с тобой. Никакой ябеды от меня про язычников не будет, ни князю моему, ни епископу. Ты прав. Пусть между вами и чудью будут посредниками русичи-язычники.