Он поразительно переменился. На этом портрете Макс был юным, почти мальчишкой. Лицо мягче, да. Но прежде всего разительно отличались глаза у мальчика не было знакомого мне холодного, пронзительного взгляда.
Он выглядел совсем другим.
Он и был другим в те времена. Не таким боязливым. Если чего-то хотел, готов был на все. Нура смолкла. И не сразу, с отзвуком грусти, добавила. Он был невероятно одарен.
Она так это сказала, что у меня зубы заскрипели. «Был невероятно одарен» как будто потом он все дарования растерял. И «на все готов» звучало у нее как что-то похвальное.
Макс увидел, во что обходится война, и счел цену неприемлемой. Не от робости от жалости. А этот ребенок, что надменно смотрел на меня со стены? Он был не отважным, а глупым. Сколько я видела молодых треллианских солдат с таким взглядом взглядом, говорившим, что они заранее отпустили себе вину и то, что они сейчас со мной сотворят, просто еще один шаг в их «на все готовы».
Он ничего не потерял. Он кое-что приобрел.
Я отвернулась.
Сиризены сказали мне, что беженцы устроены, произнесла я. Хочу их увидеть, прежде чем браться за другое.
После можно будет.
Я прежде всего повидаю их. Потом будем работать.
Видно, она по моему голосу поняла, что спорить бесполезно, потому что с досадой вздохнула:
Хорошо, если ты настаиваешь.
Это были не дома лачуги. Треллианских беженцев разместили в больших уродливых строениях у городской черты; камень крошился, дерево прогнило. Внутри они оказались разбиты на маленькие комнатушки, что было бы и не плохо, не будь они такими ветхими и запущенными. И местность кругом выглядела не лучше. Здания стояли за пределами столицы достаточно близко, чтобы над ними нависали стены и виднелись башни за стенами. Так близко, что у меня вспотели ладони при мысли о скором сражении за город.
Здесь безопасно, заверила в ответ на мой вопрос Ариадна. Никому эта земля не нужна. Да и не станут ни Авинесс, ни Зерит разрушать город, который рассчитывают занять, ни внутри стен, ни снаружи.
Мне это не нравилось. Совсем не нравилось. И я холодела, будто в ледяной тени, вспоминая все, чего не додумалась внести в договор. Я не один час обдумывала свои требования, постаралась избежать всех возможных ловушек. Но могла ли я предотвратить вот это? Как было подобрать слова, требующие, чтобы уборные работали и окна были целыми?
Беженцы деловито устраивались в новой жизни, уж какая была. Но магия во
мне улавливала в них не только радость, но и сомнения. Они, что ни говори, знали, как выглядит убитая войной земля. И знали, что ей грозит.
Нура с Ариадной отошли в сторону. А вот Саммерин остался со мной, и его молчание говорило, что думает он о том же.
Я должна была предусмотреть, вырвалось у меня.
Невозможно предвидеть все исходы.
«Но нельзя ли было выторговать за мою жизнь больше этого?» Я не сказала этого вслух, но Саммерин коснулся моего плеча, коротко, без слов утешая в невысказанной боли.
Потом я помогала Серелу перебраться в новое жилье. «Перебраться» не совсем то слово, ему просто надо было разобрать свои пожитки. Из имения Эсмариса он захватил всего один маленький мешок потертый кожаный ранец, с которым и там не расставался. Пока он доставал из него три рубахи и две пары штанов, я обошла комнату, подсчитывая пятна сырости на потолке. Четыре потрепанные, изорванные книги он бережно сложил в углу, где стена сходилась с полом, книжных полок не нашлось. В единственный шкафчик с ящиками он спрятал три вещи: серебряное ожерелье я знала, что оно перешло к нему от матери. Жестяную дудочку, на которой он за эти годы наловчился красиво играть. И вырезанную из кости фигурку птицы.
Последним был его меч самое ценное имущество, возможно стоившее дороже всего жилища.
Я его чуть не оставил, заметил он, отложив оружие, и, наморщив нос, смерил его взглядом. Он это его, знаешь?
Знаю.
Я вспомнила окровавленный плащ, который с наслаждением сбросила сразу после прибытия на Ару. Вспомнила, как скручивались в очаге у Макса клочья моих обрезанных волос.
А все-таки Серел тронул рукоять, как трогают за плечо друга. На всякий случай.
На всякий случай.
Как мне хотелось, чтобы моему другу никогда больше не выпало «всякого случая». Чтобы ему можно было расстаться с острой сталью. Я смотрела, как Серел кружит по комнате, изучая свое новое жилье, и комок вставал у меня в горле.
Прости, сказала я. Не думала, что будет так Я запнулась на слове. Я скоро раздобуду тебе что-нибудь получше.
Что? Да тут шикарно! Он наградил меня ухмылкой.
Боги, ничто не сравнится с его улыбкой. Она осветила все лицо. Он подошел к окну, простер руки:
Ты посмотри! Из него видна свобода, Тисаана!
Свобода глаз не отвести: узкий переулок, заваленный мусором, и кирпичная стена с накорябанным на ней очень нехорошим аранским словом.
Что с того, что не ласкает глаз, добавил Серел, словно подслушав мои сомнения. С хорошим часто так.
В другое время я бы непременно воспользовалась приоткрытой им дверью, чтобы, по обыкновению, отпустить на свой счет глупую и злую шуточку. Но сейчас не находила слов.