Она сделала еще один шаг, протянула руку:
Ты сердишься.
Не тронь меня! Я отшатнулся.
Решайе отстранился, с холодным любопытством выглядывая из глаз Тисааны:
Ты и столько лет спустя все грезишь мертвецами. Хотя они делают тебя слабым. Любопытство сменилось обидой. У тебя никого, кроме меня, нет. А ты все грезишь мертвецами.
«Они были лучшим во мне, мысленно ответил я. Как ты смеешь так о них говорить!»
Тебе здесь не место, сказал я.
Я навсегда здесь. Так же как в тебе.
Она снова и снова тянулась ко мне. Я дернулся в сторону, схватил Тисаану за плечи:
Не тронь меня.
Но она смотрела с сердитым вопросом в расширившихся глазах.
Почему ты так говоришь со мной? Ты брал мою силу. Тебе досталась моя любовь, я
Любовь! выплеснул я вместе с кипящим, обжигающим гневом. Ты не знаешь, что такое любовь.
Любовь это желание, возразила она. Любить значит вожделеть. Жаждать. Думаешь, мне это незнакомо? Думаешь, я не вижу этого в тебе? Всего, чего ты жаждешь, Максантариус. Всего, чего ты желаешь. Если любить значит жаждать биения чужого сердца, я знаю любовь. Я люблю ее. А до нее тебя.
Впервые за десятилетие я слушал Решайе без ненависти и страха.
Я жалел это существо.
Должно быть, это мучение, прошипел я. Такое вот существование чуть-чуть не дотягивать до человечности и притом совершено ее не понимать. Ты только и способен, что передразнивать тень тени того, кем ты, может статься, был в незапамятные времена. И способен ты только уничтожать, все остальное у тебя отнято.
Лицо Тисааны исказила несвойственная ей презрительная усмешка. Она снова потянулась ко мне и, хотя я отстранил ее на вытянутую руку, коснулась пальцем моей щеки. Я ощущал магию, бьющуюся в ее прикосновении.
Ты взял у меня все. Все, Максантариус. А оплакиваешь их и тянешься к ней, и сердце твое обращается к иному, как и ее сердце. Я чувствую вашу боль. Я вижу, как мучит ее мысль завтра потерять тебя. Я вижу, как мучат тебя те, кто даже не способен увидеть твоего горя. Вы оба от этого делаетесь слабее и все равно цепляетесь за это всеми силами. Почему?
Вопрос повис в воздухе, отточенный гневом и странным, почти детским недоумением. Она шарила пальцами по моему лицу, словно искала в нем ответа.
Но я медленно отвел ее руку:
Я говорил тебе меня не трогать.
Она сжала зубы, отступила, но не отпускала моего взгляда.
Она сильнее тебя, сказал я. Я был слабее, а она сильнее. Но если ты причинишь ей зло, Решайе, я загоню тебя в твою любимую белую комнату. И запру в ней навсегда. Навсегда. Понял?
Ее ладонь поднялась и снова прижалась к сердцу.
Знаешь, что-то изменилось, тихо сказала она. Очень глубоко. Глубже всего этого. Я будто чувствую Она нахмурилась. Будто что-то ищет. Тянется. Старается меня увидеть. А мне что-то не хочется, чтобы меня видели.
Не хватало у меня терпения на его бессвязный бред. Тем более здесь.
Ты понял, Решайе?
Два разных по цвету глаза взглянули на меня: сперва тусклые от обиды, затем засверкавшие жутким нелюдским восторгом. И по губам расползлась улыбка.
Понимаю ли? повторила она. Как же не понять? Максантариус, мы всегда понимали самые темные тени друг в друге.
Глава 9 Тисаана
Зерит, не теряя времени, собрал ему войска. Я стояла с ним рядом, когда он в первый раз смотрел на море зеленых, голубых и золотых мундиров с верхнего балкона Ривенайского форта.
Здесь все казалось явственным до боли в глазах. Макс со своим войском должен был отправиться в Антедейл, захватить одну из самых укрепленных областей Ары, а затем владения семьи Лишан. Между делом ему полагалось взять несколько городов поменьше. А я здесь должна буду заниматься тем же самым: воевать и покорять.
Свои сражения беспокоили меня меньше, чем его.
Я и без магии
знала, о чем думает Макс. Глядя на собирающееся войско, он стиснул сложенные перед собой руки, расправил плечи, сжал зубы. Он был в мундире командующего. Встающее солнце очертило золотом его профиль. Наверное, со стороны он выглядел до мозга костей полководцем, полным целеустремленности.
Но я была с ним, когда он, застегивая мундир, на долгих полминуты засмотрелся в зеркало и все его лицо источало злобу. И в его рукопожатии я чувствовала безмолвную мольбу, или просьбу о прощении, или то и другое вместе. Я знала, что его жесткие морщины выражают не воинственную решимость, а ужас.
Я видела, как он погружается в страшнейший из кошмаров.
И все это из-за меня.
Перед его отъездом мы урвали несколько минут наедине. Когда он обернулся ко мне и я поняла, что это прощание, сердце застряло у меня в горле. Меня душили слова на аранском и на теренском.
Я всегда умела найти что сказать. Но в такие минуты, когда слова не радующие слух звуки, а грубая шершавая правда, они не шли с языка.
Обещаю, что выживу, если выживешь ты, слабо улыбнулась я.
Сулишь поощрение? Он поднял бровь.
Конечно, шутливо сказала я, прижимаясь к нему. Соблазняю, чем могу.
Рад, что последние события не подорвали твоей самоуверенности.
Ком в горле разбух и не давал говорить. Улыбочка медленно сходила с лица Макса.
Если ты сможешь, пробормотал он, то, наверное, и я смогу. Его глаза оказались так близко, что я видела каждую прожилку, каждый перелив цвета. А ты должна выжить! Договорились?