Мы дружили с ним. Странно, наверное, звучит дружить со своим отцом, но он и вправду был для меня хорошим товарищем. Бегал со мной по утрам три километра каждое утро. Когда я выдыхался, сажал себе на плечи и бежал дальше. Учил меня плавать и нырять. Учил боксу. Потом, когда я подрос, показал, как водить машину и привил любовь к скорости.
Я заканчивал девятый класс, когда отец впервые спросил, куда я собираюсь поступать
после школы. Я честно сказал, что не знаю: у меня в голове бродили неопределенные мысли о мореходном училище и театральном институте, но ни то ни другое не казалось стопроцентно верным выбором. Тогда отец сказал, что хочет предложить мне один вариант, но не уверен в моей подготовке. Этим он меня, конечно, поймал: если первоначальным моим порывом было отказаться от его предложения (просто из юношеского духа противоречия), то после таких слов я ощетинился и заявил, что готов поступить куда угодно, кроме, быть может, отряда космонавтов. Тогда отец рассказал мне про институт военных переводчиков, о котором, как он выразился, правду знают только те, кто там учится или преподает.
ВИИЯ, так сокращенно называется институт, закрытое учебное заведение, куда с улицы не поступишь. Для этого нужны специальные рекомендации, поскольку институт этот является структурой Министерства обороны Советского Союза. Отец объяснил, что с рекомендациями у меня как раз проблем не будет не зря же я происхожу из семьи потомственных военных, и отец, и дед, и даже прадед казакпластун были профессиональными защитниками Отечества. Но одних рекомендаций недостаточно требуется еще хорошее знание иностранных языков, куда более глубокое, чем дает средняя советская школа.
Я сказал отцу, что знаю испанский достаточно хорошо, чтобы поступить в институт военных переводчиков. На следующий день он принес мне отпечатанные на машинке с испанским шрифтом листы с экзаменационными заданиями. Нельзя сказать, что они были особенно сложными, но составлены были так хитро, что, отвечая, я наделал массу ошибок.
Вот видишь, сказал отец, закончив подчеркивать неправильные ответы красными чернилами, если б ты сдавал экзамен сегодня, то провалился бы.
Отец, кстати, тоже хорошо знал испанский не зря же он пять лет провел на Кубе военным советником.
Все равно поступлю, буркнул я упрямо.
Если подтянешь испанский, не стал спорить отец. Потом подумал и добавил: И английский.
Разумеется, я поступил. Полтора года я, как проклятый, учил английский и совершенствовался в испанском и поступил в ВИИЯ с единственной четверкой по истории. Не потому, что плохо знал предмет, а изза того, что поспорил с преподавателем об историческом значении восстания Пугачева. Рассказывая о действиях пугачевцев на южном Урале, я привел цитату из Пушкина: «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», и экзаменатора это почемуто очень задело. Возможно, он и тройку бы мне поставил, но другой член экзаменационной комиссии наклонился к нему и чтото прошептал на ухо я расслышал только хорошо знакомое слово «Куба». В итоге я получил четверку и поступил на испанское отделение.
Отец поздравил меня по своему обыкновению очень сдержанно, но видно было, что он счастлив. Мы отпраздновали мое поступление сначала дома, всей семьей, а потом пошли с ним вдвоем в его любимый гараж.
Там отец извлек из шкафчика запылившуюся бутылку красного вина, открыл ее карманным штопором и налил мне полный стакан.
Сегодня можно, Денис, сказал он. Вообще не увлекайся, но если уж пить, то пей хорошие, дорогие напитки. Это, например, чилийское, урожая семьдесят шестого года. Я его привез из своей первой командировки...
Прежде никогда не слышал, что отец бывал в Чили.
Он помолчал немного, потом положил мне руку на плечо и крепко сжал пальцы.
Молодец, сын. Я горжусь тобой.
Я отучился в ВИИЯ три года, сдавая сессии на одни пятерки. А потом отец умер, и я понял, что чувствует автогонщик, болид которого заносит на крутом повороте. Я начал пить поначалу обманывая себя тем странным ощущением нереальности происходящего, которое наступает после определенной дозы спиртного, а потом уже просто потому, что так было легче. Разумеется, рано или поздно оскорбленная реальность должна была напомнить о себе. На торжественном вечере по случаю празднования 23 февраля я, выражаясь суконным языком комсомольских характеристик, «запятнал высокое звание учащегося ВИИЯ аморальным и антиобщественным поведением», или, проще говоря, устроил пьяную драку с битьем физиономий и зеркал. Не могу сказать, что помню этот знаменательный вечер в деталях, но точно знаю, что Данька Шахматов, которому я свернул челюсть прямо на глазах у нашего замдекана, позволил себе мерзко пошутить насчет «капитанского сынка, чей отец чистил сапоги Фиделю». Возможно, будь на месте Даньки ктото другой, дело обошлось бы строгим выговором по комсомольской линии, но Шахматов старший был крупной шишкой в МИДе, фаворитом самого Козырева. В итоге с четвертого курса ВИИЯ я загремел прямиком в учебку погранвойск в Приаргунск.
Когда я вернулся из армии, мир вокруг изменился. Да и я сам