Пайтити так звучит имя золотого города на языке инков. Но испанцы дали ему другое название, под которым его и знают сейчас во всем мире.
Они назвали его Эльдорадо.
Почему Эльдорадо? спросил я.
Отец вытряхнул из пачки «Космоса» сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил.
Поиспански El Dorado означает просто «Золотой» это существительное мужского рода. Была такая легенда о Золотом человеке, правителе индейской страны, который с ног до головы был покрыт золотом. А потом, когда начались поиски пропавших сокровищ инков, две легенды слились в одну, как это часто бывает...
А ты там был?
Где, в Эльдорадо? рассмеялся отец. Нет, конечно. Но я много слышал о тех местах, где его искали испанцы.
Расскажи! потребовал я.
Это дождевые леса на восточных склонах перуанских Анд, ответил отец. Департамент МадредеДьос. Одно из самых труднодоступных мест на нашей планете. Там до сих пор находят себе убежище партизаны из движения «Sendero Luminoso». Нука, скажи мне, Денис, что это значит порусски?
«Светлая дорога», сказал я немного обиженно.
Мы сидели в гараже, где обычно и проходили наши «мужские беседы», как называла их мама. Мне тогда было лет тринадцать, и отец иногда поручал мне коекакие несложные работы по обслуживанию своей любимой «Волги». В тот вечер мы вымыли автомобиль до блеска и натерли какимто специальным воском, который отец привез из очередной заграничной командировки.
Когда работа была закончена, отец развернул сверток с бутербродами (мягкий белый хлеб, докторская колбаса, красный лук и нарезанные толстыми кружками розовые помидоры) и разлил из термоса крепкий и очень сладкий чай. Пока мы ели, я, разумеется, пристал к нему с просьбой рассказать чтонибудь про Южную Америку отец провел там немало лет, работая военным советником на Кубе и в Никарагуа.
Тогдато я и услышал эту историю.
Не скажу, что это было именно то, что я хотел услышать. Мне гораздо больше нравились истории про бесстрашных сандинистов, сражавшихся с коварными «контрас», за спиной которых маячили зловещие тени профессиональных убийц из ЦРУ.Или про Че Гевару, героически погибшего от рук боливийских рейнджеров при попытке поднять забитых крестьян на революционное восстание. Но в тот раз я ничего такого не дождался. Вместо этого отец поведал мне легенду о Золотом городе, затерянном в глубине южноамериканской сельвы.
Почему он решил рассказать мне именно об этом? Не знаю. Отец не был историком и если интересовался чемто, относящимся к этой науке, то только военными мемуарами. Возможно, именно поэтому я так четко и запомнил тот наш разговор просто потому, что он был необычным.
«Сияющий путь», поправил отец. Это часть их лозунга «Марксизм сияющий путь в будущее».
Я почувствовал себя немного уязвленным. В школе я, как и большинство моих сверстников, учил английский, причем без особого удовольствия. «London is a capital of Great Britain», «To be or no to be: that is the question», скучные передовицы из «Morning Star» вот, пожалуй, и все, что я вынес из школьных занятий иностранным языком. Другое дело испанский его преподавала мама у себя в институте, его я знал и любил с детства, читая книжки про мышонка Переса, про ослика Филипа и других смешных и забавных персонажей. Испанский тогда казался мне какимто тайным языком, придуманным специально для игр и приключений, на нем можно было вести дневник так, чтобы никто из одноклассников не мог бы его прочесть; на нем можно было ругать учителей, не боясь получить за это двойку по поведению; на нем можно было составлять легенды к картам островов со спрятанными кладами и даже писать записки девочкам, которые мне нравились. Такие записки производили на девочек чрезвычайно сильное впечатление: они читали их, прикрывая локтем от любопытных взглядов подруг, ничего не понимали, но на всякий случай краснели и бросали в мою сторону влажные взгляды. Впрочем, я прекратил пользоваться этим приемом уже в седьмом классе.
Подумаешь, сказал я немного обиженно, дорога, путь... Все равно это одно и то же. Ерунда какая.
Это не ерунда, дружище Битнер, с улыбкой процитировал отец свой любимый фильм «Семнадцать мгновений весны», это совсем даже не ерунда... Особенно в таком деле!
***
...Спустя пять лет он умер в том же гараже молодой еще, пятидесятитрехлетний пенсионер. Я заскочил к нему, чтобы занести блинов, которые напекла мама, поскольку ясно было, что до позднего вечера дома он не появится. Никогда не забуду эту картину: «Волга» с поднятым капотом и распахнутой водительской дверцей, безжалостный свет стоваттной лампочки отражается в идеально чистом лобовом стекле и на до блеска начищенных ботинках отца, нелепо торчащих из салона. Почемуто ботинки эти врезались мне в память особенно четко.
Отец относился к обуви очень бережно. Все его ботинки и туфли всегда находились в идеальном состоянии. Он говорил, что мужчина может ходить даже в лохмотьях и выглядеть при этом элегантно, но грязная обувь тут же выдает в своем хозяине лентяя и неряху. Мама рассказывала, что он был таким всегда, даже когда служил в забытом богом гарнизоне на Дальнем Востоке. Там, собственно, я и появился на свет в поселке со странным названием Будка недалеко от китайской границы. В день, когда я родился, начались бои с китайцами на острове Даманский, поэтому отец увидел меня только спустя две недели.