Шрифт
Фон
Стихотворения 1943 1997
Родословная
Отец мой Михл Айзенштадт был всех глупей в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.
Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.
И не спеша он надевал потрепанные брюки.
Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..
И мой отец не торговал не путал счета в сдаче
Он черный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.
О, эта черная страда бесценных хлебных крошек!..
Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек.
И незаметно он ногой выделывает танец.
И на него взирает гой, веселый оборванец.
«Ах, Мишка Михеле дер нар какой же ты убогий!»
Отец имел особый дар быть избранным у Бога.
Отец имел во всех делах одну примету совесть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот так она и родилась, моя святая повесть.
* * *
Сколько лет нам, Господь?.. Век за веком с тобой мы стареем
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось беседовал с Богом самим.
Это было давно я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.
А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.
Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.
Жизнь
Отдаешь свои волосы парикмахеру,
Отдаешь глаза постыдным зрелищам,
Нос скверным запахам,
Рот дрянной пище,
Отдаешь свое детство попечительству идиотов,
Лучшие часы отрочества грязной казарме школы,
Отдаешь юность спорам с прорвой микроцефалов,
И любовь благородную любовь женщине, мечтающей о следующем,
Отдаешь свою зрелость службе этому серому чудовищу
с тусклыми глазами и механически закрывающимся ртом
И гаснут глаза твои,
Седеют волосы,
Изощренный нос принимает форму дремлющего извозчика,
Грубеет рот,
И душу (печальницу-душу) погружаешь в омут будней
Тьфу ты, черт, я, кажется, отдал всю свою жизнь?!
1944 * * *
Пускай моя душа с сумой бредет по свету,
Пускай она в пути шалеет от тоски:
Подайте, мужики крещеные, поэту,
Беру я серебро, беру и медяки.
Беру я куличи, беру и оплеухи,
Беру у зверя шерсть, помет беру у птах
Подайте, мужики, свихнувшемуся в Духе,
Зане меня в пути одолевает страх.
Но нет, не мужики пойдут за мною следом,
Крещен он или нет, мужик мужик и есть,
Я трижды поклонюсь своим всесветным бедам,
Мне, смерду, одному такая в мире честь.
Один, один лишь я стоял под грозным небом,
Устав от суеты и горестных погонь,
И то, что в слепоте вы называли хлебом,
В худых моих руках клубилось, как огонь
* * *
Какое мне дело я мальчик, и только Дм.Петровский
Какое мне дело живой или мертвый
Со мною поет в этом дружном дуэте,
Уже разложил я волшебные ноты,
А Моцарт играет в саду на кларнете.
Играет в саду ли, играет в аду ли,
Играет в раю ли какое мне дело,
Когда, словно пух тополиный в июле,
Куда-то в зенит поднимается тело.
Когда становлюсь я летающим пухом,
Прошитым иголками знойного света,
И слушаю, слушаю трепетным ухом
Мелодию непреходящего лета.
И Моцарта слушают даже пичуги,
И робко посвистывают в отдаленье,
И вдруг замолкают в сладчайшем испуге,
В сладчайшем испуге, в сладчайшем томленье
* * *
Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,
Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
Но глаза голубые и карие отблески неба,
Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..
Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,
Было радугой-небом или горемычным дождем,
Но оно было небом, глазами, слезами не урной,
И не верится мне, что я только на гибель рожден!..
Я раскрою глаза из могильного темного склепа,
Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась,
И струится в глаза мои мертвые вечное небо,
И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз
* * *
Вот женщина она встревожена,
Что мужичонка захудалый
Не воздает ей как положено,
А ей нужны дворцы и залы,
И лесть и грубая и тонкая,
И даже царская корона,
Чтоб утверждать над мужичонкою
Свою гордыню непреклонно.
Вот женщина она купается
И не таит своей отваги,
И все ей, грешнице, прощается,
Она ведь тоже вся из влаги,
Текуче лоно плодоносное,
Текучи груди два потока,
И все течет, и все уносится,
И все прекрасно и жестоко
Вот женщина она доверчиво
Стоит, как вечности порука
Вселенная ведь тоже женщина
И, стало быть, ее подруга.
Она расчесывает волосы
И вся трепещет, как мембрана,
И вся, как вечность и как молодость,
Творит и гибнет неустанно.
* * *
Тоскую, тоскую, как будто на ветке кукую,
Как будто на лодке ушкую тоскую, тоскую.
Тоскую по ветке, по лодке тоскую, по птице,
По жизни тоскую приснившейся быль-небылице.
Тоскую, тоскую я жил в шалаше камышовом,
Закаты и зори горели огнем кумачовым.
В лесу ночевал я, лежалой орешине веря,
Бок о бок с косматою шкурою хмурого зверя.
Бок о бок с душою с медведицей дико-большою
В лесу ночевал я; а вот я бреду отрешенно
По пыльной дороге и кличу Христа на дороге,
И вяжут мне зори кровавыми путами ноги.
Христос о те поры бродил по дороге с сумою,
Да только побрезгал чужим, неприкаянным мною,
А дьявол легонько-легонько толкнул меня в плечи,
И вот я трещу в жерловине праматери-печи.
Исчез бы я вовсе, когда бы не тишь полевая,
Когда бы не пыль пылевая, не даль далевая!..
Из печи вприпрыжку, что твой из пруда лягушонок
«Ужо тебе, Боже! Опять побреду за душою»
Избушка и мать-побирушка и кот на окошке.
Тоскую, тоскую, тоскую тоскую о кошке.
О, вынь меня, зверь, из своей заколдованной шерсти,
Звериной тропой побредем-ка по полночи вместе.
Тоскую, тоскую зачем я не малая птаха?
Я б в бороду божью влетел, как разбойник, без страха,
Да только зачем мне старик бородатый, седатый?..
Я лучше усядусь на гребень узорчатый хаты.
Тоскую, тоскую о жизни, во мрак отошедшей.
Эй, где ты, лешиха, я твой залежавшийся леший,
Лежу на полатях и стар, и тверез, и недужен
Давай-ка покружим, по старым лощинам покружим.
Тоскую, тоскую, душа не приемлет покоя.
Ах, что бы с тобою, душа, нам придумать такое?
Плесни меня в душу Христову размашисто-жарко,
А после об землю разбей покаянною чаркой!..
1968
Шрифт
Фон